Cecil Forester - Линейный корабль

Хорнблауэр снова сжал кулаки. Отчаяние душило его. Он будет отвечать за любой провал, его будут презирать и (что столь же невыносимо) жалеть другие капитаны. Он алкал и жаждал пополнения, как проигравшийся картежник – злата, как юноша – возлюбленную. Теперь матросов ждать неоткуда. Отправив Джерарда в Сент-Ив и Редрут, он исчерпал последнюю возможность. Джерард привез пятьдесят человек, и это еще большая удача. С каравана не удастся снять ни одного. Правительственные транспорты в Лиссабон, правительственные грузовые суда в Маон, корабли Ост-Индской компании – все они под защитой закона. Хорнблауэр ощущал себя в клетке.

Он снова шагнул к письменному столу, вынул свой экземпляр вахтенного расписания – над этой бумагой они с Бушем промучились почти целую ночь. Успешное управление судном в условиях нехватки людей зависит главным образом от этого документа: знающих людей надо расставить в узловых точках, новичков равномерно распределить вокруг – пусть набираются опыта – но так, чтобы не чинили помех в работе. Фор-марс, грот-марс, бизань-марс, полубак и ют; обязанности каждого человека расписаны, при любом из тысячи возможных маневров, в непогоду и в вёдро, средь бела дня или в ночи он без промедления займет свой пост, в точности зная, что ему делать. Знает он и свое место у пушки под командованием дивизионного офицера.

Хорнблауэр еще раз пробежал глазами вахтенное расписание. Удовлетворительно – пока. То была стабильность карточного домика – на первый взгляд все устойчиво, но малейшее изменение – и он рассыпался. Потери в бою или болезни мгновенно разрушат стройную систему. Хорнблауэр зашвырнул вахтенное расписание в стол – он вспомнил, что и без болезней каждые десять дней на корабле умирает матрос – от несчастных случаев и естественных причин только, не беря в расчет неприятельские действия. К счастью, умирать будут главным образом необстрелянные новички.

Хорнблауэр навострил уши. Сверху доносились хриплые приказания, свист боцманских дудок, дружный топот матросов – втаскивали на борт барказ. Уже некоторое время он слышал странный звук, непохожий на визг шкивов в блоках. Он не сразу понял, что визжат свиньи – его и кают-компании. Их наконец-то поднимали на борт. Он различал также овечье блеянье и петушиное «кукареку», сопровождаемое взрывами хохота. Он петуха не покупал, только кур, значит, это чей-то еще, кают-компанейский или мичманов.

Кто-то заколотил в дверь, Хорнблауэр схватил бумаги и плюхнулся на стул – не дай Бог увидят, что он с волнением ожидает отплытия.

– Войдите, – рявкнул он. В дверь просунулось перепуганное личико – то был Лонгли, племянник Джерарда, он впервые выходил в море.

– Мистер Буш говорит, только что кончили загружать припасы, сэр, – выговорил он тонким голосом.

Хорнблауэр, силясь не улыбнуться, с ледяным безразличием созерцал перепуганного мальца.

– Очень хорошо, – проворчал он и уткнулся в бумаги.

– Да, сэр, – после секундного колебания сказал мальчик, закрывая дверь.

– Мистер Лонгли! – взревел Хорнблауэр.

Детское лицо, еще более напуганное, снова возникло в двери.

– Заходите, юноша, – сказал Хорнблауэр сурово. – Заходите и встаньте смирно. Что вы сказали последним?

– Э… сэр… я сказал… мистер Буш…

– Ничего подобного. Что вы сказали последним ?

Детское лицо сморщилось от натуги и тут же разгладилось – Лонгли понял, о чем его спрашивают.

– Я сказал «да, сэр», – произнес он фальцетом.

– А что должны были сказать?

– «Есть, сэр».

– Верно, очень хорошо.

– Есть, сэр.

Мальчик сообразителен и не теряет головы от страха. Если он научится управлять матросами, из него выйдет толковый уорент-офицер. Хорнблауэр убрал бумаги и запер ящик, еще несколько раз прошелся по каюте, выдерживая приличную паузу, и, наконец, поднялся на шканцы.

– Ставьте паруса, как будете готовы, мистер Буш, – сказал он.

– Полегче с горденями, эй вы… вы…

Даже Буш дошел до той кондиции, когда брань не облегчает сердце. Корабль выглядит ужасающе, палубы грязны, команда валится с ног. Хорнблауэр, сцепив руки за спиной, тщательно изображал олимпийскую невозмутимость. По приказу «все наверх паруса ставить» унтер-офицеры погнали по местам отупевших от усталости матросов. Сэвидж, старший мичман, возмужавший у Хорнблауэра на глазах, криками подгонял готовую команду к фалам грот-марселя. Сэвидж был бледен, глаза его налились кровью – ночной кутеж в каком-то плимутском притоне не прошел ему даром. Крича, он прикладывал руку к затылку – шум явно его терзал. Хорнблауэр улыбнулся – несколько дней в море выветрят из юноши всякие следы попойки.

– Ютовый старшина! – хрипло орал Сэвидж. – Почему готовая команда еще не на корме?! Живее, ребята, живее! Разобрать фалы грот-марселя! Эй, старшина судовой полиции! Пошлите на корму бездельников! Эй, оглохли, что ли?!

Рядом с Хорнблауэром по бизань-вантам побежал, увлекая за собой матросов, боцманмат. Юный Лонгли на секунду замер, провожая его взглядом, потом скорчил решительную мину, прыгнул на выбленки и полез вверх. Хорнблауэр подметил быструю смену чувств – сперва Лонгли испугался высоты, потом мужественно решил, что влезет везде, куда отваживаются влезть другие. Из этого мальчика будет толк.

Буш глядел на часы и с досадой жаловался штурману:

– Девять минут уже! Только поглядите на них. Пехотинцы и те больше похожи на моряков!

Морские пехотинцы дальше на корме тянули крюйс-фалы, выстукивая по палубе башмаками. Они работали, как солдаты, с солдатской выправкой, словно на учениях. Моряков это всегда забавляло, но не приходится отрицать, что сейчас от пехотинцев действительно больше проку.

Матросы перебежали от фалов к брасам. Рев Гаррисона известил, что якорь поднят. Хорнблауэр последний раз взглянул на флюгер – ветер сильно отошел к востоку. Обогнуть мыс Девил-пойнт будет нелегко. Круто обрасопив паруса, «Сатерленд» повернулся и начал медленно набирать скорость. С лодок заголосили, заплескали платками женщины – жены, которых Хорнблауэр отправил на берег двадцать четыре часа назад, провожали своих мужей. На корме ближней лодки женщина без стеснения рыдала, рот ее был открыт, по щекам ручьями катились слезы. Очень может быть, она никогда больше не увидит своего благоверного.

– По сторонам не глазеть! – рявкнул Гаррисон, приметив, что кто-то из матросов замахал на прощание. Никому не дозволено отвлекаться.

Палуба под Хорнблауэром пошла вниз – это Буш положил судно в самый крутой бейдевинд: впереди Девил-пойнт, как поведет себя судно, неизвестно, значит, надо держаться как можно дальше на ветре. Стоило судну накренится, и на Хорнблауэра волной нахлынули воспоминания. Лишь когда судно поднимет паруса, закачается под ногами палуба, зазвучит в ушах перестук блоков и пение такелажа – лишь тогда оживают в памяти тысяча и одна мелкая подробность морской жизни. Хорнблауэр тяжело сглотнул от волнения.