Cecil Forester - Линейный корабль

Они прошли совсем близко к мысу, на котором располагался док. Рабочие побросали дела и принялись глазеть, но «ура!» не крикнул ни один. За семнадцать военных лет они насмотрелись на военные суда, и «Сатерленд» не вызывал у них воодушевления. Сейчас на палубе оркестр должен бы играть «Рази, британец, метко» или «Бодрее, ребята, ко славе наш путь», но на музыкантов у Хорнблауэра не было денег, а звать горниста из морских пехотинцев и корабельного трубача, чтоб те устроили жалкий шум, он не собирался. Впереди открывался Стоунхауз-пул, за ним виднелись плимутские кровли. Где-то там Мария, быть может, она видит обрасопленные круто к ветру белые паруса. Может быть, леди Барбара смотрит сейчас на «Сатерленд». Хорнблауэр снова сглотнул. Порыв ветра со Стоунхауз-пул ударил кораблю почти в лоб. Судно заартачилось, но рулевой дал ему увалиться под ветер. Хорнблауэр взглянул направо. Они проходили до опасного близко к берегу – он не ошибся, «Сатерленд» действительно сильно дрейфует. Хорнблауэр наблюдал за ветром и за огибающим мыс отливом, поглядывал на Девил-пойнт за правой скулой. Как бы ни пришлось поворачивать оверштаг и лавировать от мыса. Буш уже открыл рот, чтоб скомандовать к повороту, когда Хорнблауэр понял, что мыс они пройдут.

– Пусть держит так, мистер Буш, – сказал он, тихий приказ означал, что капитан берет руководство на себя, и Буш прикусил язык.

Они прошли в каких-то пятидесяти ярдах от буя, вода пенилась с подветренного борта, корабль сильно кренился. Хорнблауэр вмешался не для того, чтоб доказать свое превосходство в судовождении. Скорее он не мог видеть, как что-то делается не безупречно. Он лучше своего первого лейтенанта умеет хладнокровно просчитывать шансы – потому он и в вист лучше играет. Впрочем, Хорнблауэр не анализировал сейчас своих побуждений и едва ли осознавал, что такие побуждения были – он никогда не думал о себе как о выдающемся навигаторе.

Теперь они держали прямо на Девил-пойнт, Хорнблауэр уже некоторое время не спускал с него глаз.

– Руль на левый борт, – приказал он. – И поставьте марсели, мистер Буш.

С ветром на траверзе они вышли в пролив, слева от них были зазубренные вершины Стэддона, справа – Эджкумбский холм. Они приближались к открытому морю, ветер свежел, такелаж пел пронзительнее, «Сатерленд» заметней качался на пробегавших под днищем волнах. Слышно стало поскрипывание деревянного корпуса – на палубе различимое, внизу громкое и, наконец, настолько привычное, что ухо переставало его замечать.

– Черт бы побрал это мужичье! – простонал Буш, наблюдая за постановкой брамселей.

Миновали остров Дрейка с наветренной стороны. «Сатерленд» повернулся к нему кормой и с ветром на левой раковине двинулся к проливу. Брамсели еще не поставили, как уже поравнялись со следующим мысом и оказались перед заливом Каусенд-бей. Вот и конвой – шесть Ост-Индийцев с крашенными орудийными портами, ни дать ни взять военные корабли, каждый под флагом Досточтимой Компании, а один и вовсе под брейд-вымпелом, что твой коммодор, два флотских транспорта и еще четыре грузовых судна, направляющихся в Лиссабон. Немного мористее покачивались на якорях трехпалубники – «Плутон» и «Калигула».

– Флагман сигналит, сэр, – сказал Буш, не отрывая от глаза подзорную трубу. – Вы должны были доложить об этом минуту назад, мистер Винсент.

Они видели «Плутон» не больше тридцати секунд, но этот первый адмиральский сигнал действительно нужно было заметить быстрее.

– Позывные «Сатерленда», сэр, – прочел несчастный мичман в подзорную трубу. – «Отрицательный. Номер семь». Номер семь означает «встать на якорь», сэр.

– Подтвердите, – рявкнул Хорнблауэр. – Уберите брамсели и обстените грот-марсель, мистер Буш.

В подзорную трубу он видел, как суетятся на вантах дальних кораблей матросы. Через пять минут над «Плутоном» и «Калигулой» распустились паруса.

– В Hope снаряжались, чтоб им лопнуть, – проворчал Буш. В Hope, воротах крупнейшего морского порта, капитан имел наилучшую возможность пополнить команду первоклассными моряками – их снимали с купеческих судов, оставляя последним человек пять-шесть, только чтоб провести корабль вверх по реке. К тому же Болтон и Эллиот успели потренировать команду в пути. Они уже выходили из залива. По фалам флагмана бежали флажки.

– Это каравану, сэр, – докладывал Винсент. – «Поторапливаться. Поднять якорь. Поднять все паруса соответственно погоде», сэр. Господи, пушка.

Сердитый раскат и облако дыма возвестили, что адмирал решительно требует внимания к своим сигналам. Ост-Индийцы с их большой, по-военному вымуштрованной командой уже подняли якоря и расправили паруса. Транспорты, естественно, запаздывали. Казалось, остальным придется бесконечно наполнять ветром и класть на стеньгу паруса, но вот и последний транспорт выполз наконец из залива.

– Флагман опять сигналит, сэр, – сказал Винсент, читая флажки и справляясь с сигнальной книгой. – «Занять предписанную раннее позицию».

То есть на ветре от каравана, а поскольку ветер с кормы, значит, в арьергарде. Отсюда военные корабли всегда смогут броситься на выручку каравану. Хорнблауэр чувствовал на щеке посвежевший ветер. На флагмане уже подняли брамсели, теперь поднимали бом-брамсели. Придется делать то же самое, хотя ветер крепчает и бом-брамсели скоро придется убирать. Еще до заката будут брать рифы на марселях. Хорнблауэр отдал Бушу приказ. Гаррисон заорал: «Все наверх паруса ставить!». Новички ежились, и не удивительно – грот-бом-брам-рей «Сатерленда» располагался на высоте сто девяносто футов над палубой, да еще и описывал головокружительные петли, поскольку корабль уже закачался на Ла-Маншских валах.

Хорнблауэр отвернулся и стал глядеть на флагман – невыносимо было видеть, как унтер-офицеры линьками загоняют перепуганных новичков на ванты. Он знал, что так должно. Флот не признает – не может признавать – слов «не могу» и «боюсь». Исключений не будет, и сейчас самое время вбить в сознание подневольных людей, что приказы исполняются неукоснительно. Попробуй начать с поблажек, и ничего другого от тебя ждать не будут, а на службе, где каждый в любую минуту должен быть готов добровольно пойти на смерть, послабления можно делать лишь опытной команде, способной их по достоинству оценить. И все же Хорнблауэр почти физически ощущал тошнотворный страх человека, который никогда не залезал выше стога, и которого гонят на мачту линейного корабля. Жестокая, беспощадная служба.

– Мир раньше подпишут, – проворчал Буш, обращаясь к штурману Кристэлу, – чем мы сделаем матросов из этих навозных жуков.

Большинство упомянутых навозных жуков еще три дня назад мирно обитали в своих лачугах и ни сном, ни духом не помышляли о море. А теперь их мотает между свинцовым небом и свинцовым морем, в ушах свистит неистовой силы ветер, над головами грозно высятся мачты, под ногами скрипит древесина кренящегося судна.