Николай Панов - Морские повести

— Почему? — резко спросил капитан-лейтенант. Он подошел к Гарвею вплотную. — Вы настроились на свою волну?

— Я настроился на свою волну, — сказал Гарвей. — Правда, мистер кэптин, я не мог поймать ничего… — ээ… как это сказать?.. ничего, адресованного нам. Но я уловил интересную шифровку нашего командования.

Ларионов с ненавистью смотрел на его медленно шевелящиеся губы. Бубекин, Снегирев и Калугин подошли ближе.

— Может быть, вы можете говорить быстрее, мистер Гарвей? — угрюмо спросил Бубекин. — Если не по-русски, то по-английски. Мы вас поймем.

— Я могу говорить быстрее по-русски, — дружески улыбнулся ему Гарвей. Он говорил, как фокусник, подготовивший какой-то неожиданный трюк и медлящий, чтобы повысить к нему интерес. — Товарищ командэр, я уловил шифровку нашего командования, обращенную ко всем кораблям королевского флота, находящимся в здешних водах. Всем кораблям королевского флота приказано немедленно сосредоточиться у берегов Исландии.

— У берегов Исландии? — повторил Ларионов.

— О да, у берегов Исландии, — сказал Гарвей. — И я подозреваю почему. Линкоры «Граф фон Тирпиц» и «Шарнгорст», видимо, снова пытаются прорваться через Датский пролив. Силы нашего флота не должны пропустить их на просторы Атлантики. Может быть, и рейд «Геринга» только демонстрация, чтобы отвлечь сюда наши корабли.

— Но ведь «Геринг» уже пиратствует в Баренцовом море, — сказал Калугин.

— О да, он пиратствует в Баренцовом море, — повернулся к нему Гарвей. — Он хорошо выбрал момент. Ваши корабли поддерживают фланг армии, наши будут блокировать Датский пролив. «Геринг» может плавать безнаказанно. Это хороший шахматный ход.

Он вежливо улыбался, его мелкие зубы блестели на смоляном фоне бороды и усов. «Нет, он действительно, кажется, восхищается ловкостью фашистов!» — подумал Калугин.

— Для вас это, может быть, шахматный ход, — сказал Бубекин, и его маленькие глаза превратились в чуть различимые щелки, — а для нас это угроза нашим коммуникациям, угроза жизни мирных людей на советских зимовках, громить которые, вероятно, отправился «Геринг».

— Да, здесь могут быть неприятные потери, — охотно согласился Гарвей. — И первая потеря — мы уже потеряли «Свободную Норвегию». — На мгновение он склонил голову. — Но в теперешней борьбе за мировое господство…

Капитан-лейтенант Ларионов уже не смотрел на него. Он снова шагнул к своему обычному месту, положил руки на тумбу машинного телеграфа. Казалось, он с трудом проглотил какую-то фразу, чуть не сорвавшуюся с языка.

— Товарищи офицеры, — помолчав сказал Ларионов, — прошу прекратить посторонние разговоры на мостике.

По трапу взбегал шифровальщик. Несмотря на холод, он был в одной фланелевке. Видимо, шифровальщик очень торопился, ветер рвал из его рук небольшой листок.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан-лейтенант?

— Да? — сказал Ларионов.

— Принята шифровка с ледокольного парохода «Ушаков».

Ларионов поднес к глазам радиограмму.

— Товарищи офицеры, — сказал он таким голосом, что все разом придвинулись к нему и даже рулевой наклонился вперед, не выпуская ручку штурвала. — «Вражеский тяжелый крейсер, — громко и взволнованно читал Ларионов, — входит на рейд Тюленьих островов. Принял решение — дать ему бой всеми имеющимися средствами. Прошу помощи. Капитан «Ушакова» Васильев».

— Вражеский тяжелый крейсер, — громко и взволнованно читал Ларионов, — входит на рейд Тюленьих островов».

Он бережно сложил радиограмму. Все молчали.

— Как жалко, — отчетливо и громко сказал мистер Гарвей, — как очень, очень жалко!

«Теперь он, видимо, действительно чувствует себя неловко», — подумал Калугин.

— Чего вам жалко, мистер Гарвей? — как бы машинально спросил Ларионов.

— Как жалко, что мы ничем не можем помочь этому храброму капитану.

Не отвечая, Ларионов шагнул к переговорной трубе, нагнул над ней свое воспаленное от ветра лицо.

— Штурман, сколько до Тюленьих?

— Сорок две мили, товарищ капитан-лейтенант, — донесся глухой голос штурмана.

Ларионов распрямился, ровным движением перевел ручки машинного телеграфа. И тотчас сильнее завибрировала палуба, «Громовой» прибавил ход.

— Вы правы, мистер Гарвей, — тихо сказал Ларионов. — Это очень жалко. Но, может быть, он продержится. Может быть, мы успеем ему помочь.

Гарвей вскинул на него удивленные глаза.

— Прошу прощенья, мистер кэптин, — с величайшим изумлением сказал он, — не думаете ли вы…

— Да, я думаю, — сказал Ларионов, всматриваясь вдаль.

Гарвей подошел еще ближе. Его борода, как привязанная, чернела на скуластом белом лице. Не осталось и следа его недавнего благодушного спокойствия.

— Но разве вы не знаете, мистер кэптин. — Он говорил тихо, чтобы не слышали окружающие, от волнения сбился, произнес какую-то гортанную английскую фразу. — Разве вы не знаете, что никогда, ни при каких условиях эсминец не сможет вступить в поединок с тяжелым крейсером. А «Геринг» считался даже карманным линкором. Прошу прощения, но это противоречит элементарным правилам военно-морской науки.

Ларионов задумчиво глядел на него. Теперь, показалось Калугину, в его усталых глазах на миг промелькнуло выражение странного удовлетворения. Его руки в потертых, белеющих засохшей солью перчатках сжались на ручке машинного телеграфа.

Гарвей глядел на него, даже приоткрыв от напряжения свои сухие тонкие губы.

— Видите, мистер Гарвей, — не громко, но очень отчетливо сказал капитан-лейтенант, — немцы тоже, конечно, уверены, что один эсминец не может навязать бой тяжелому крейсеру. Поэтому командир «Геринга» сделает логический вывод. Он подумает, что мы здесь не одни, что мы заманиваем его, расставляем ему ловушку. И, может быть, прекратит рейд.

Он говорил, как бы думая вслух, всматриваясь в пространство. Потом с легкой улыбкой взглянул на Гарвея.

— А кроме того, история нашего флота знает много примеров, когда русские моряки в не менее трудных условиях вступали в соприкосновение с противником и добивались победы. Эскадренный миноносец «Гневный» два с половиной часа вел артиллерийский бой с крейсером «Бреслау», пока тот не скрылся в Босфор. В Крымскую войну русский фрегат «Флора» всю ночь бился с тремя турецкими кораблями на паровом ходу и благодаря искусству своего экипажа к утру выиграл этот неравный бой.

Гарвей слушал, попрежнему приоткрыв рот.

— Но ведь это было ночью, мистер кэптин!

— Мы тоже можем создать ночные условия… — по-прежнему задумчиво сказал Ларионов. Но вдруг оборвал себя, распрямился, сразу стал как-то выше и шире в плечах. — Во всяком случае, благодарю вас, мистер Гарвей!