Борис Романов - Капитанские повести

Пожалуй, снова происходило срочное погружение…

«…Вы много раз заходили сюда, но я только вчера случайно узнала у Ивана Никитича, что ты на «Олонце». Нам необходимо поговорить, это ненадолго. Не беспокойся, в нашей жизни не может быть больше никаких перемен, но речь идет о детях. Приедь. Иван Никитич говорит, что это можно. Я хочу все сказать тебе лично. Люда».

— Она с утра за парным молоком приходит. Со старой беседуют… Ну, что скажешь?

— Так что, Иван Никитич? Ничего, пожалуй, — ответил Дементьев, складывая и разрывая крест-накрест записку. — Вот капитан просил молока для внука, если сегодняшнее есть. Деньги держите.

Обрывки письма легли в пепельницу.

— Что же, дело хозяйское… Деньги мне кстати, дом поправить надо, совсем захудал. С другой половины жильцы съехали, корову туда намереваюсь определить. — Дед погрустнел. — Что же, жить немного осталось, скоро тут и похоронят, все поближе к ребятам…

Иван Никитич всех молодых мужчин, парней и мальчишек называл ребятами, но Дементьев понял, что сказал он сейчас о своих сыновьях.

— Ты там, в Мурманске, поинтересуйся-ка насчет шиферу, Борода. Нет, шифер дорого, ты насчет рубероида или, скажем, толя поинтересуйся. Толь подешевле.

— Ладно, Иван Никитич, только не знаю, успею ли к следующему рейсу, сутки всего стоянка.

— Я потерплю, успевай скорее. Давай руку.

Иван Никитич надвинул кепку на уши, поддернул вверх воротник куртки, расправил вдоль по «молнии» бороденку.

— Плоха погода будет, ох плоха! Там у меня еще четыре отпускника маются, я и их заодно палубными оформлю.

— Хорошо, Иван Никитич, только поторопитесь, пожалуйста.

— Не сорву я твоего расписания, ангел… — матюгнулся дед, снова стал самим собой и, сбивая набок бороденку, побежал к доре. — Вещи здеся оставьте, ребята, сами в лодку живо. Не пропадут ваши чемоданы, вахтенный присмотрит. Вся почта? Отдавай чалку!

Дора окуталась керосиновым выхлопом, прошла под нос «Олонца» и побежала к причалу.

Эльтран Григорьевич поднялся на мостик и взял бинокль. Бинокль был артиллерийский, раздобытый тут же на побережье, с делениями дистанций и крестиком в середине окуляра.

Ни на причале, за мачтами деревянного бота, ни на плоском грифельном берегу не было видно ни одной женской фигуры. Порывистый ветер из-за мыса стлал дым над трубой портопунктовского домика, вырывал клубки дыма из-под ползущего в гору вездехода.

Дементьев установил прицельный крестик на спине Ивана Никитича, дождался, когда тот вылез на причал, повел бинокль влево, не теряя деда в торопливой толпе пассажиров. Так сопроводил он деда до портопунктовской кассы, снова обождал, когда тот выбежит наружу. Дед юркнул в проулок между старыми складами, но Дементьев не упустил его. Деления бинокля перегородили проулок, и тогда из-за угла склада выступила к деду женщина с бидончиком в руке, в знакомом пальто, и Дементьев поставил отяжелевшие локти на ветроотбойник. Дед задержался на полминуты, хлопнул себя рукой по штанине, тронул женщину за плечо и снова побежал в гору. Вспыхивала у деда под сапогами пепельная пыль.

Женщина глянула вслед старику, посмотрела на «Олонец», и Дементьеву показалось, что он видит ее лицо и даже то, как шевелятся губы. Она недолго разглядывала «Олонец», отвернулась и пошла к стандартным кирпичным домикам нижнего поселка, бережно ставя ноги и чуть откидываясь на каждом шаге назад, и Дементьев, немея, все смотрел и смотрел сквозь деления бинокля на ее стройную и прямую со спины фигуру с бидончиком, обвисшим в руке. Вот как, оказывается, бывает, уходят женщины…

Перед крайним домиком женщина остановилась, глянула на «Олонец» и шагнула на крыльцо. Дементьев увидел темный проем двери и обкусил лоскуток кожи с потрескавшихся губ.

Разбирательство с фирменной бутылкой произошло по окончании завтрака, после съемки с якоря. На разборе в каюте Сергея Родионовича присутствовал один Игнат Исаевич Кучинский.

Ему пришлось подождать, так как капитан задержался на мостике.

Пока «Олонец» издавал гудки и кренился на поворотах, Игнат Исаевич разглядывал не единожды виденную меблировку темного дерева, замысловатые светильники и капитанский чайный сервиз на столике в углу.

«Чего старик такую артподготовку проводит? Неужели из-за позавчерашнего разговора? Так ведь торговля — вещь деликатная, разве об этом расскажешь? Об этом можно со своим братом директором поговорить, да и то всех козырей не открывая. Мне вот обдумать нужно, что с планом делать буду, если цены на спиртное подбросят. Будет вам, товарищ помощник, не десять, а двадцать рублей бутылочка! Сведения точные. Конечно, на побережье и с наценкой все реализуем, а вот из порта как выходить? Из отпуска пассажиры пустенькие добираются. А тут… Что-то я не слышал, чтобы на молоке люди премии получали… Для детей, конечно, надо молоко завести. Давно пора. А где его хранить? А кто готовить его будет? Предлагать просто, а как на этой лохани ассортимент организуешь? Что, я сам об этом не болею? Да… Серафима план крепко накручивает, но что-то очень уж беспардонно. Не дай бог — сложится впечатление, что ресторан ей на откуп отдан. Партбилетом могут пощекотать… Это надо пресечь! Во-первых. Во-вторых, с пассажирским поговорить, чтобы не в свое дело не лез. Ну и наладить молоко для каюты матери и ребенка. И кефиру. В крайнем случае, пойдет перед Мурманском солдатне и рыбакам на опохмелку. И чтобы никакой слякоти с продажей навынос…»

Игнат Исаевич вовремя успел обдумать план ближайших действий, потому что с мостика вернулся капитан.

— Вы уж извините, задержался, — говорил Сергей Родионович, цепляя на вешалку телогрейку и шапку. — Рыбаков нанесло. Мойва подошла, что ли? Поздновато для мойвы-то. Сейнерами кишмя кишит. Ну ладно. Я ведь вот чего… — Капитан снял и протер платочком очки, снова надвинул их на бугроватый нос и оглядел Игната Исаевича. — Я ведь опять по поводу водки…

Игнат Исаевич вздохнул и устало потер длинными красивыми пальцами седые височки:

— Мы уже договорились, Сергей Родионович…

— Не торопись отвечать, торопись слушать! Серафима опять спиртное навынос продает. Как это прикажете понимать?

— Этого не может быть, — ответил Игнат Исаевич, — указания даны…

— Сегодня ночью до двух, почитай, часов в третьем классе шум стоял. Осипова, каютная номерная, там же была, тепленькая. Девка, правда, не ахти — шуба енотова, а душа промотана. Но в тамбуре-то ваш коньячок пили! А вы мне об указаниях. Вы поинтересуйтесь деталями у пассажирского помощника.

«Ну вот, теперь все ясно, — подумал Игнат Исаевич. — Снова Борода. И где я ему дорогу перешел?..»

— Сергей Родионович, насколько я знаю, указаниями министерства не только разрешается, но и требуется подача напитков и легких закусок в пассажирские каюты, и особенно ночью.