Фредерик Марриет - Мичман Изи

Так начался первый день службы Джека, но это был также и первый день, когда Джек вселился в мичманскую каюту и впервые познакомился со своими товарищами по службе.

Мы уже упоминали несколько раз имя мистера Джоллифа, помощника штурмана. Теперь пора познакомить читателя с ним поближе. Природа иногда бывает слишком своенравна, и с мистером Джоллифом она поступила явно несправедливо, наградив его лицо самым зловещим и мрачным выражением, не соответствовавшим его душевным качествам. Если так можно выразиться, он стал жертвой оспы, исказившей черты его лица: оно было не только изрыто оспинками, но и покрыто шрамами, оставшимися от этой жестокой болезни. Один глаз у него лишился зрения, а брови почти совсем вылезли, и контраст между тусклым белесым глазом на одной стороне лица и огненным, пронзительным взором зрячего глаза — на другой производил просто ужасное впечатление! Нос также пострадал от болезни, лишь его кончик торчал острым, но неправильным выступом посредине лица; мускулы рта были частично сведены, а кожа была стянута широкими шрамами и рубцами. Он был высокого роста, сутуловат и сухопар, улыбался крайне редко, зная, что улыбка искажает его лицо ещё больше.

Мистер Джоллиф был сыном младшего офицера, и ему с большим трудом удалось пробиться в мичманы, а тут ещё страшный удар судьбы: находясь в Вест-Индии, он заразился оспой, косившей там свои жертвы тысячами. Он уже довольно долго прослужил в чине мичмана без какой-либо надежды на повышение в звании и сильно переживал из-за своей бедности, низкого происхождения и насмешек над своей внешностью. На кораблях, где он служил, на него не раз сваливали неблаговидные поступки других офицеров. Среди толпы он чувствовал себя одиноким, и хотя никто не осмеливался открыто проявить к нему неуважение, его уважали только за отменные знания службы и прекрасное выполнение служебных обязанностей. У него не было ни близких друзей, ни даже товарищей. Многие годы, проведённые в духовном одиночестве, он занимался самоусовершенствованием путём чтения и изучения наук. Испытав на себе благотворительность, он никогда не отказывал в помощи другим, а его авторитет как артельщика мичманской кают-компании был чрезвычайно высок. Молчаливый и сдержанный, он редко разговаривал с товарищами, если этого не требовала служба. Его уважали, но никого не прельщала дружба с человеком, у которого «на лице черти горох молотили». В то же время все отдавали должное его безукоризненному поведению, доброте, справедливости, выдержке и здравому смыслу. Его жизнь была настоящим подвигом, совершаемым им ежедневно и ежемесячно во имя христианского милосердия и добродетели.

В любой компании молодёжи, даже самой маленькой, насчитывающей не более десятка людей, непременно найдётся задира и самодур, стремящийся верховодить среди остальных членов компании. Нередко в этой же компании вы встретите юношу, более слабого физически и морально, служащего объектом нападок для этого задиры. Такая ситуация может сложиться, например, за обедом, если большинство из присутствующих не встречались ранее друг с другом. Не успеют ещё убрать со стола скатерть, как обидчик обнаруживает себя своими деспотическими замашками и выбором жертвы для нападок, над которой он может безнаказанно измываться, проявляя свой дурной нрав. Среди мичманов этот факт широко известен, и хотя в настоящее время наложен строгий запрет на проявления открытого деспотизма, он был ещё в ходу во времена поступления на службу нашего героя.

В мичманской каюте корвета «Гарпия» таким самодуром был молодой человек лет семнадцати по имени Наглерс, сын клерка из Плимутских доков. Это был крепкий малый со светлыми волнистыми волосами и румянцем во всю щеку. Жертвой его нападок был пятнадцатилетний юнга с узенькими глазками и широкими скулами на татарском лице. Он был неглуп, только ум его не получил должного развития, так как он потерял веру в свои способности из-за вечных насмешек и издевательств со стороны товарищей, у которых языки были более ловко подвешены, хотя те были, быть может, не умнее его. Паренька звали Госсет, он был сыном богатого фермера из-под Линна в графстве Норфолк.

Одновременно с Джеком на корвете «Гарпия» служили, помимо упомянутых здесь Джоллифа и Наглерса, еще три мичмана, о которых можно только сказать, что они были типичными мичманами: выказывали плохой аппетит к учёбе и отличный — за обедом, питали неприязнь ко всякой работе и пристрастие к развлечениям; они то дрались друг с другом a l’outrance [13], то клялись друг другу в вечной дружбе. В их головах гнездились кое-какие смутные понятия о чести и справедливости, но на практике они редко руководствовались ими. В их душах добродетели и пороки настолько тесно переплелись, смешавшись в одну хаотическую кучу, что было почти невозможно определить истинные мотивы их поступков, а решить, где пороки переходят в добродетель, а добродетели разрастаются до степени пороков, уж и подавно было никому не под силу. Их звали О’Коннор, Миллс и Гаскойн. Остальных сослуживцев Джека мы представим читателю в другом месте, по мере их появления на сцене.

После обеда у капитана Джек последовал за своими сослуживцами Джоллифом и Гаскойном в мичманскую кают-компанию.

— Послушайте, Изи, — сказал Гаскойн, — всё-таки вы чертовски развязный и смелый малый, если прямо в лицо капитану заявляете, что вы такая же важная шишка, как он.

— Простите, — ответил Джек, — я не имел в виду отдельных личностей, но говорил вообще о принципах и правах человека.

— Ну и ну, — заметил Гаскойн, — первый раз в жизни довелось услышать, чтобы какой-то мичманок осмелился болтать такое! Смотрите, как бы ваша болтовня о правах человека не довела вас до беды — на военном корабле не поспоришь! Капитан отнёсся к ней удивительно легко, но другой раз лучше не рисковать.

— Гаскойн даёт вам дельный совет, — подтвердил Джоллиф. — Пусть даже ваши идеи справедливы, в чём я очень сомневаюсь, или лучше сказать, считаю их непригодными для жизни, но надо же иметь благоразумие, и если на берегу ещё можно обсуждать подобные вопросы, то здесь, на военном корабле, это не только предосудительно, но и крайне опасно для вас.

— Человек — свободная личность и волен в своих поступках, — заявил Джек.

— Ну, о мичманах такого не скажешь, даю голову на отсечение! — сказал Гаскойн смеясь. — Вы скоро сами в этом убедитесь.

— Но именно в поисках истинного равенства я и отправился в море!

— Надо полагать, первого апреля [14]! — заметил Гаскойн. — А вы не шутите?

Здесь Джек закатил пространную речь, которую Джоллиф и Гаскойн выслушали спокойно, а Мести — с восторгом. Когда он её кончил, Гаскойн разразился смехом, а Джоллиф только вздохнул.