Иван Головня - Заклятие Лусии де Реаль (сборник)

Думаю, вам знакомо состояние, когда в голову влезет какая-нибудь мысль, фраза, а то и просто слово, порой ничего не значащие, но тем не менее вы без конца их повторяете и повторяете и даже начинаете раздражаться, а они никак не выходят из головы. Они постоянно вертятся в вашем мозгу и на вашем языке. И только после того, как вы зафиксируете эту мысль или фразу, то есть запишите её на бумаге, вы тут же избавляетесь от неё. Приблизительно то же самое сталось со мной, после того как я узнал о смерти Лины Робер. Словом, мне ничего не оставалось, как приступить к работе над известной уже вам картиной.

Начал я с того, что утром следующего дня, взяв с собой альбом, карандаши и краски, поспешил в морг, где находился труп несчастной девочки. Там мне позволили сделать акварельный этюд её головы и одежды. И надо сказать, что сделано это было как нельзя вовремя: к полудню тело забрали домой, а на следующий день Лину похоронили.

В тот же день, под вечер, когда, по определению врача, случилось несчастье, я залез на чердак, где всё это произошло, и принялся за зарисовку места преступления. На это у меня ушло два сеанса. То есть два дня.

Оставалось найти натурщика на роль убийцы. А надо сказать, в моем воображении с самого начала возник образ человека, способного на такую гнусность. Мне он представлялся низким горбатым уродцем с отталкивающей внешностью, а главное – злобным. Я днями бродил по улицам города в поисках придуманного мною типа, но всё безуспешно. Тогда я начал посещать различные сомнительной репутации заведения: припортовые кабаки, ночлежку для бездомных и даже притоны. Но и там ничего похожего не находил. Я начинал впадать в отчаяние. Мысль о возможной смерти моей дочки по-прежнему не покидала меня, и я уже твёрдо знал, что это будет продолжаться до тех пор, пока не будет готова картина.

Наконец, после двух недель поисков мне, если можно так выразиться, повезло. Я попал в харчевню «Утоли голод». Думаю, вы знаете, где это, – на Портофранковой. Там-то я и увидел в конце концов то, что искал. Точнее будет сказать, того, кого искал. «Именно такой человек мог бы совершить подобное преступление», – едва увидев его, решил я. Заказав пиво, я уселся в укромном уголке и тут же начал незаметно зарисовывать этого типа в свой карманный альбом.

Когда мой «натурщик», съев свой ужин, ушёл, я навёл о нём справки у хозяина харчевни. Тот рассказал мне, что этот субъект бывает у него довольно часто, всегда один и только по вечерам. Поужинав, тут же уходит. В разговоры ни с кем не вступает. Где живёт и на какие средства, хозяин не знал.

Чтобы сделать детальный портрет горбуна, мне пришлось посетить «Утоли голод» ещё три раза. Рисовал-то я не в открытую, а тайком, стараясь не привлекать чьего бы то ни было внимания. А тем более – самого натурщика. А вдруг бы он воспротивился…

Ну а дальше всё просто. Ещё две недели ушло на то, чтобы написать саму картину. И вот… результат этой работы вы могли видеть сегодня на выставке.

– Ваш рассказ выглядит вполне правдоподобным, – задумчиво глядя куда-то мимо художника, медленно вымолвил инспектор Кейс. – Но отпустить вас я пока не могу. До выяснения некоторых обстоятельств. Поэтому… у нас тут есть одна… комнатка, скажем так, и вам какое-то время придётся поскучать в ней в одиночестве.

Ричи Аксель понимающе кивнул головой и встал.

Когда художника увели в камеру предварительного заключения, Габриель Кейс вызвал к себе агентов Дэви Горна и Роса Ринга.

– Срочное дело, ребята! Одна нога – тут, другая – там. Ты, Дэви, мотай в морг городской больницы и узнай, действительно ли этот Ричи Аксель делал там рисунок с мёртвой Лины Робер. А ты, Рос, отправляйся в харчевню «Утоли голод», что на Портофранковой, и спроси там хозяина, рисовал ли у него этот же художник, Ричи Аксель, одного горбатого бродягу. Если рисовал, то когда. На всё про всё даю вам час времени. Валяйте!

Не прошло и часа, как Ричи Акселя снова провели в кабинет инспектора Габриеля Кейса. Инспектор был преувеличенно учтивым и несколько суетливым. Похоже, он был разочарован тем, что ему не удалось схватить сразу двух участников преступления на Галерной, а всего лишь одного. Но у него хватило ума не показывать этого.

– Господин Аксель! – встав из-за стола, торжественно произнёс Кейс. – Мы установили, что вы рассказали правду. Поэтому приносим вам свои извинения за задержание и удержание. Мы также благодарим вас за пусть и неосознанную, но тем не менее неоценимую помощь в задержании опасного преступника. Сейчас готовится благодарственное письмо, которое через несколько минут вам вручит лично комиссар нашего управления господин Мэро. Это будет через несколько минут. А пока у меня к вам, господин Аксель, предложение: как вы смотрите на то, чтобы сотрудничать с нами в качестве художника-предсказателя, назовём это так. А вдруг у вас такие способности таятся, о которых вы и не подозревали никогда? Ведь смогли же вы в своём воображении увидеть убийцу Лины Робер. Да еще с такой точностью! Представляете, какую пользу вы могли бы приносить и полиции, и обществу, если бы дело и дальше так пошло? С ответом не торопитесь, подумайте. Будет получаться – будем сотрудничать. Не будет получаться… ну что ж… попытка не пытка.

– Попробовать можно… – не заставил долго уговаривать себя Ричи Аксель.

Она появилась в вестибюле казино «Поймай удачу» ровно в семь часов вечера и сразу же обратила на себя внимание своей кричаще-нелепой внешностью и так не вяжущимися с ней великосветскими манерами. И от того и другого разило откровенной фальшью.

Она – это высокая и тощая, как жердь, женщина лет сорока, довольно подержанная, одетая в серый, расклешённый книзу брючный костюм, какие донашивают ещё кое-где на задворках цивилизации провинциальные модницы, её голову украшает аляповатая шляпа с пером, вытянутое лошадиное лицо ярко размалёвано, вдобавок к этому на ней висит целый набор всевозможных побрякушек: кулон, браслет, кольца, перстни, серьги. И всё – дешёвые поделки. Держится она высокомерно до неприличности. Можно подумать, что казино осчастливила своим посещением какая-нибудь аристократка голубых кровей, родословная которой уходит своими корнями самое меньшее в Средневековье. Она не идёт, а выступает. Выступает важно, с достоинством. Голову несёт (именно несёт, а не держит) как большую драгоценность, гордо поднятой, величаво. На людей не смотрит. Её взгляд устремлён поверх их голов куда-то вдаль, будто, кроме неё, здесь никого больше нет. Человек наблюдательный, а тем более знакомый с психиатрией даже при беглом взгляде на эту женщину наверняка пришёл бы к выводу, что она или собирается в психлечебницу, или недавно из неё вышла.