Иван Головня - Заклятие Лусии де Реаль (сборник)

– Смотрите, как бы вам, дорогой мой, не пришлось идти под поезд! – спокойно отвечает Эмми Батлер. – И оставим этот разговор. Я пятнадцать лет копила деньги. Я пятнадцать лет ждала этого вечера. А вы предлагаете мне играть вместе с этими библейскими персонажами по каких-то там несчастных пять или десять долларов? Я приехала сюда, чтобы выиграть много денег. Очень много. Причём сразу, за один вечер.

– А может, возьмёте частями? – вспомнив фразу из одного популярного переводного романа, не может не удержаться, чтобы не съязвить, директор казино. – Или всё-таки…

– Так я могу сделать свою ставку? – сухо обрывает его Эмми Батлер и поднимается со стула. – Или мне поискать другое казино?

– Если вам не терпится избавиться от своих десяти тысяч, то, конечно, можете! – решительно произносит директор. – Идёмте в зал! Но смотрите, чтобы потом не было обид и претензий. Играть будете при свидетелях.

– Только при свидетелях!

– Ну что ж… – пожимает плечами крупье. – Играть так играть. Воля ваша. Выкладывайте на стол свои деньги и называйте цифру.

Эмми Батлер небрежно швыряет на стол перевязанную резинкой пухлую пачку красно-лиловых банкнот и, ни на секунду не задумываясь, громко и внятно произносит:

– Двадцать три!

Крупье запускает рулетку, и шарик, резво подпрыгивая, с бойким стуком несётся навстречу вертящемуся кругу. Вот он замедляет свой бег, делает несколько последних подскоков, вот он останавливается… И останавливается он в ячейке с номером… да, двадцать три. Игроки кто ахает, кто вскрикивает, наиболее слабонервные хватаются одной рукой за сердце, а другой шарят в карманах или сумочках в поисках валидола, у крупье отвисает челюсть и лезут на лоб глаза, лицо директора по-прежнему напоминает топор, но теперь – серый, каменный. И лишь одна Эмми Батлер остаётся спокойной и бесстрастной, как будто сто тысяч долларов для неё не деньги, а так себе… мелочёвка.

– Вы заберёте свой выигрыш наличными или вам перевести эти деньги на банковский счёт? – после тягостной минуты молчания деревянным голосом выдавливает из себя директор казино.

– Ни то и ни другое, – Эмми Батлер по-прежнему спокойна. Можно подумать, что это вовсе не она выиграла только что огромную сумму денег. – Я продолжаю игру и делаю ставку. Моя ставка – сто тысяч. По-моему, я вам говорила, что приехала сюда выигрывать много денег.

– Не буду вас отговаривать, – ещё не придя в себя от первого потрясения, невнятно бормочет окончательно утративший всякое представление о реальности директор. – Вижу, что это бесполезно. Но войдите в моё положение. Я здесь всего лишь директор. Хозяином всех игорных заведений Мориона является господин Христо Буцос. Сами понимаете, что взять на себя такую ответственность, как игра на миллион, без его ведома я не могу. В случае вашего везения он съест меня с потрохами. Поэтому сделаем так: вы пока отдохните часок в своём номере, а я вызову сюда хозяина. Пусть он решает, что делать.

Не проходит и часа, как в дверь седьмого номера слышится нетерпеливый стук. И тут же, не дожидаясь разрешения, в номер вкатывается подвижный, как ртуть, низенький круглый человечек в белом с жёлтым оттенком костюме, со сверкающей лысиной во всю большую, как баскетбольный мяч, голову, с широкими, похожими на пиявки чёрными бровями, будто искусственно приклеенными над чёрными круглыми глазами, и внушительным мясистым носом.

– Так это вы, милочка, вознамерились пустить меня по свету?

– Я не ми… – пытается восстановить статус-кво Эмми Балтер, но не тут-то было.

– Рад вас видеть! Очень рад! Вы просто молодчага! Люблю людей рисковых! Я сам был, а впрочем, и до сих пор остаюсь рисковым. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Кто это сказал? Не знаете? Я тоже не знаю. Ну, да бог с ними, с этими мудрецами, – слова из Буцоса ниспровергаются бурным водопадом без малейших усилий и запинки, и, похоже, никакая сила не в состоянии остановить это словоизлияние. – Только имейте в виду, что сегодня мы рискуем оба. С той разницей, что вы можете потерять десять тысяч, которые копили на протяжении пятнадцати лет, а я могу лишиться миллиона, который тоже собирал цент к центу не менее пятнадцати лет. Так что шансы попасть в психбольницу у нас один к одному. Хотя надеюсь, что это будете вы…

– А это ещё как сказать, – удаётся наконец вставить слово Эмми Батлер. – Я, например, больше чем уверена, что такая участь ожидает именно вас.

– Да-а, самоуверенности вам не занимать… – выпятив жирные губы, качает сверкающей под электрическим светом головой Буцос. – В таком случае, как говаривали в старину дуэлянты, к барьеру! То есть к игровому столу. И пусть нас рассудит его величество Случай.

Эмми Батлер, Христо Буцос и директор казино заходят в зал для игры в рулетку и останавливаются поражённые: просторный и недавно ещё полупустой зал битком набит народом. Весть о предстоящей игре на миллион, чего до сих пор не случалось в Морионе, мигом облетела все игровые залы и гостиничные номера, и всем захотелось быть свидетелями этого небывалого исторического события. Директор, который взял на себя роль тарана, за ним Эмми Батлер и Буцос не без труда протискиваются к игровому столу. Там их поджидают нервно шевелящий своими кошачьими усами крупье и два фоторепортёра местных газет с изготовленными для съёмки камерами на треногах. Буцос галантно усаживает Эмми Батлер на один из свободных стульев, сам садится рядышком и делает знак крупье:

– Начинайте! – и, подбадривающе кивнув головой, добавляет: – Чему быть – того не миновать…

Крупье приводит в движение рулеточный круг и бросает на него шарик, а Эмми Батлер спокойно, возможно даже преувеличенно спокойно, произносит:

– Ставлю сто тысяч. На двадцать третий номер.

По залу прокатывается удивлённый шёпот, после чего западает гробовая тишина. Даже в самом отдалённом от стола углу слышно, как мелко стучит, подпрыгивая на быстро вертящемся белом круге, шарик. Вот он замедляет свой резвый бег, секунда, другая и наэлектризованный до предела зал как по команде взрывается бурными аплодисментами и возгласами удивления и восхищения.

Эмми Батлер с надменным выражением победительницы поднимается со своего стула и, стараясь казаться величавой, на все стороны неуклюже-грациозно раскланивается. Ослепительно вспыхивают блицы фотокамер.

А вот на Буцоса смотреть жалко. Куда только девались его лоск, бившая через край неуёмная энергия, его словесное недержание. За столом, безвольно опустив руки и голову и безучастно глядя куда-то под стол, сидит враз постаревший на добрых два десятка лет, усталый, апатичный человек. Какой-то кретин-репортёр протискивается к нему с очень, как ему кажется, умным и своевременным вопросом: «Господин Буцос, что вам больше всего хочется сейчас сделать?» Буцос долго смотрит на репортёра в упор немигающим взглядом, затем с таким же холодным спокойствием суёт руку в оттопыривающийся карман пиджака: