Патрик О'Брайан - Остров отчаяния

— И не скажешь, что это тот же самый джентльмен, — выдохнула миссис Броуд.

— Может, он жениться собрался, — Люси схватилась за грудь. — Вон, в гостиной один, женился по контракту.

— Не иначе, тут леди замешана, — заключила миссис Броуд. — Это ж не видано, чтоб такой неряха выходил таким пригожим — и чтоб обошлось без леди. Надо было хоть ценник с его галстука сорвать, да я не решилась, даже после стольких лет.

Стивен велел кучеру высадить его в Хэймаркете, сказав, что хочет пройти остаток пути пешком. На самом деле, ему надо было убить чуть не целый час до назначенного времени, а потому он медленно побрел через Сент-Джеймсский рынок в направлении угла Гайд-Парка, а затем сделал полдюжины кругов по Сент-Джеймсской площади. В этой части города его одежда не привлекла ничьего внимания, кроме уличных женщин, которых тут хватало: в арках, в дверях лавок, в портиках. Некоторые из них были злобные, язвительные мегеры с отвисшими грудями, видимо, на любителя; другие слишком юные, хрупкие создания. Их было столько, что было непонятно: откуда у них возьмется достаточно клиентов, даже в таком большом городе?

Одна уверяла Стивена, что накормит его завтраком (с колбасками), если он пойдет с ней. Он отклонил приглашение, сославшись на предстоящую встречу с любимой, но мысль о еде завладела его разумом настолько, что он прошел в аллею за Сент-Джеймс-стрит, переполненную праздными лакеями, и купил у какой-то старухи пирог с бараниной, с пылу с жару. Намереваясь есть на ходу, он нес пирог в руке, пока не дошел до Элмака, где давали бал. Здесь Стивен задержался в небольшой толпе зевак, разглядывающих подъезжающие кареты.

Он пару раз куснул пирог, и его аппетит (более воображаемый) пропал. Он предложил пирог большой черной собаке из клуба по соседству, что сидела рядом, глядя на него. Та понюхала подношение, сконфуженно глянула ему в лицо, облизнулась и отвернулась. Мелкий мальчишка предложил:

— Если хочешь, губернатор, я его съем.

— На здоровье, — отозвался Стивен, уходя через Грин-парк, причудливо освещенный молодым месяцем, в тусклом свете которого едва виднелись парочки и одинокие ожидающие фигуры среди ближних деревьев. Стивен не был боязлив, но парк нынче видел достаточно убийств, а этим вечером его жизнь была для него еще более драгоценна, чем обычно, так что, несмотря на опыт и попытки успокоиться, сердце его колотилось, как у мальчишки. Наконец, он вышел на Пикадилли и свернул вниз, на Клержес-стрит.

Номер семь оказался большим домом, разделенным на квартиры, с одним швейцаром у входа, отворившим дверь на стук.

— Миссис Вильерс дома? — вопрос был задан подчеркнуто безразличным тоном, но хриплый голос Стивена выдавал волнение.

— Миссис Вильерс? Нет, сэр. Она здесь больше не живет.

Тон швейцара был неприветливым, он сразу же сделал попытку захлопнуть дверь.

— В таком случае, — Стивен быстро протиснулся внутрь, — я бы хотел видеть хозяйку.

Хозяйке, которая топталась за занавешенной остекленной дверью, выходящей в коридор, тоже хотелось его видеть, и, наверняка, она была склонна поделиться с ним любой информацией: «… Я ничего не знаю о ее делах, это неслыханное и небывалое дело, никогда до этого полицейский офицер не перешагивал порог этого дома! Мне просто больно думать, что все обитатели дома теперь под подозрением, а ведь я никогда не одобрила бы даже малейшего отступления от закона! Все соседи, вся паства Сент-Джеймсского собора, все торговцы подтвердят: миссис Мун — никогда не одобрит отступления от закона!»

В ходе дальнейшей беседы, затрудненной постоянными попытками подтвердить высочайшую репутацию хозяйки, выяснилось, что речь идет о нескольких неоплаченных счетах. Стивен заявил, что готов немедля исправить это упущение, если ему дадут возможность просмотреть их. Ибо он врач миссис Вильерс (доктор Мэтьюрин, к вашим услугам), и некоторых членов ее семьи, и вполне уполномочен на подобные действия.

— Мэтьюрин!? — воскликнула миссис Мун, — у меня письмо для джентльмена с таким именем. Сейчас принесу.

Она внесла свернутый и запечатанный лист, подписанный таким знакомым Стивену почерком, в купе с пачкой счетов, свернутых в трубку и перевязанных лентой. Стивен сунул письмо в карман и уставился на счета. В чем-чем, а в скромности Диану он никогда не подозревал, равно и в том, что она будет жить по средствам, но и даже при этом некоторые бумаги вызывали оторопь.

— Ослиное молоко!? Но у миссис Вильерс нет чахотки мадам… А если б, Боже упаси, и была — столько ослиного молока не выпил бы и целый полк за месяц!

— Это не для питья, сэр. Некоторые леди любят принимать ванны из ослиного молока — для улучшения цвета кожи. Хотя я никогда не видела леди, которой бы это требовалось меньше, чем миссис Вильерс.

— Ну, а теперь, мадам, — Стивен выписал суммы и подвел черту под ними, — может, вы будете так добры и коротко объясните мне, почему миссис Вильерс съехала столь внезапно? Ведь квартира, насколько мне известно, оплачена до Михайлова дня.

Рассказ миссис Мун не был ни кратким, ни связным, но из него было ясно, что некий джентльмен, сопровождаемый внушительными помощниками, спросил миссис Вильерс. Когда ему сказали, что она не может принять незнакомого джентльмена, он поднялся наверх, приказав швейцару именем закона оставаться, где он есть, а его помощники достали жезлы с коронами — и никто не посмел стронуться с места. Она так и не узнала, были ли это полицейские [2] Автором применен термин «Боу-стрит раннеры» — но это и есть предшественники полицейских , но некоторые из них охраняли заднюю дверь, а другие прошли в кухню — и сказали слугам, кто они есть. Кроме того, они сказали, что джентльмен — посланный из офиса Государственного секретаря или чего-то в этом роде. Сверху послышался разговор на повышенных тонах, и джентльмен с двумя полицейскими свели вниз миссис Вильерс и ее камеристку-француженку и посадили их в карету. Они были вежливы, но тверды, не позволили миссис Вильерс поговорить с миссис Мун или кем-нибудь еще, и, уходя, заперли ее квартиру. А потом джентльмен вернулся с двумя клерками и вынес оттуда кучу бумаг.

Никто не мог понять, что все это значило, но в четверг камеристка, мадам Гратипу, неожиданно вернулась и упаковала их вещи. Она не говорит по-английски, но миссис Мун показалось, что она говорила что-то об Америке. К несчастью, позже днем миссис Мун не было дома — когда явилась миссис Вильерс с джентльменом, которого она называла «мистер Джонсон». Джентльмен — американец, у него типичный говор, старомодный и гнусавый, будто через нос, но очень хорошо одет. Миссис Вильерс была необычайно возбуждена, много смеялась, прошлась по своим комнатам, проверив, все ли упаковано, выпила чаю, щедро оделила слуг чаевыми, оставила письмо доктору Мэтьюрину, и в четыре укатила в карете — и только ее и видели. О месте назначения ее ничего не известно, слуги не посмели расспрашивать столь важную леди, и такую щедрую.