Патрик О'Брайан - Остров отчаяния

Стивен поблагодарил хозяйку и выдал ей чек на всю сумму, заметив, что он никогда не носит с собой такую сумму наличными.

— Ну конечно, — согласилась миссис Мун, — это было бы верхом неосторожности. Вот только третьего дня на этой самой улице джентльмена обчистили на четырнадцать фунтов и часы, незадолго после заката. Может, Вильяму вызвать вам коляску или кэб? На улице темно, как в смоляной бочке.

— Простите? — мысли Стивена были далеко.

— Не желаете экипаж, сэр? На улице темно, как в бочке, — повторила хозяйка.

В душе у Стивена царила такая же тьма, ибо он знал — что содержит письмо: прощание, отставка, крушение надежд.

— Думаю, не надо, — отозвался он. — Мне всего-то несколько шагов пройти.

Эти шаги привели его в кофейню на углу Болтон-стрит — и правда, всего несколько. Он толкнул входную дверь, сел за столик и заказал кофе. Множество мыслей, тем не менее, успело пронестись у него в голове: идеи, воспоминания формировались быстрее, чем приходили слова, которые, пусть несовершенно, могли бы рассказать историю его отношений с Дианой Вильерс, отношений, в которых долгие периоды ненастья перемежались редкими моментами сверкающего счастья — и последний, как он надеялся до нынешнего вечера, должен был завершиться счастливым финалом. И если до этого момента он был чересчур осторожен, чтобы безоглядно поверить в свой успех, то теперь у него не хватало решимости признать свое полное поражение. Он выложил письмо на стол и смотрел на него. Неоткрытое письмо ведь могло содержать и назначенное свидание, пока оно неоткрыто — оно питало надежду.

Наконец он вскрыл конверт.

« Мэтьюрин, я снова отвратительно обхожусь с вами, хотя в данном случае это не только моя вина. Случились крайне неприятные события, у меня нет времени объяснять, но вышло так, что один из моих друзей повел себя крайне неосмотрительно. Дальше больше, меня преследовала банда вороватых негодяев, которые перерыли все мои вещи и бумаги, а затем допрашивали несколько часов. Я не могу сообщить, в совершении какого преступления меня обвиняют, но сейчас, пока я на свободе, я решила немедленно вернуться в Америку. Мистер Джонсон здесь сейчас, и он все устроит. Я понимаю, что я чересчур поспешна в своем решении: мне уже не вернуться в Англию простой страстной и своевольной девушкой — эти проблемы с законом (и это к лучшему) потребуют терпения и выдержки. Я больше не увижу вас, Стивен. Простите меня, пусть без ответа. Думайте обо мне, ваша дружба чрезвычайно дорога мне ».

В краткой вспышке возмущения, гнева и разочарования он подумал о небывалом напряжении всех своих душевных сил в последние несколько недель, о том, как росла в нем надежда, которую он холил и лелеял вопреки разуму, об их частых бурных разногласиях — но пламя угасло, оставив не столько сожаление, сколько немое темное отчаяние.

Когда он шел по улице к кофейне, его взгляд, натренированный на подобные вещи, автоматически засек двух мужчин, следовавших за ним. Они все еще вертелись у входа, когда он вышел, но он продемонстрировал абсолютное безразличие к их присутствию. Они, тем не менее, оберегли его от неприятной встречи в Грин-парк, где он бродил задумчиво среди деревьев, пока его ноги не вынесли его к гостинице. У себя в номере он провалился в сон, глубокий и тяжелый, как свинец.

От медленного пробуждения с воспоминаниями о вчерашнем он был избавлен грохотом сапог по входной двери и криком, что явился официальный посыльный, который должен передать письмо доктору лично в руки.

— Пусть войдет, — подал голос Стивен.

Это была короткая записка с просьбой, а точнее, с указанием Стивену быть в Адмиралтействе в полдевятого (а не как было назначено ранее, в четыре). Тон записки был необычным.

— Ответ будет, сэр? — поинтересовался посыльный.

— Да, сейчас.

И Стивен написал в той же холодной казенной манере: «Доктор Мэтьюрин с наилучшими пожеланиями адмиралу Сиврайту сообщает, что будет ждать его в полдевятого утра сегодня».

Без четверти девять адмирал все еще ждал доктора Мэтьюрина, и, наконец, в девять ровно, Стивен, торопящийся по плацу, встретил бывшего шефа флотской разведки, сэра Джозефа Блэйна, страстного энтомолога и своего искреннего друга, только что вышедшего с раннего заседания Кабинета. Они обменялись лишь парой слов, ибо Стивен опаздывал, но договорились встретиться позже в этот день, а затем Стивен поспешил на встречу, а сэр Джозеф направился в Сент-Джеймс-парк.

— Эгей, доктор Мэтьюрин! — воскликнул адмирал, когда Стивен вошел в кабинет. — Что это за дьявольщина? Люди из управления притаскивают пару шлюх, занятых сбором информации, и в их бумагах находят ваше имя!

— Не понимаю вас, сэр, — Стивен холодно воззрился на адмирала. Это был первый раз, когда они встречались без действующего главы департамента, мистера Уоррена.

— Не буду ходить вокруг да около. Есть две женщины: миссис Вильерс и миссис Уоган, в секретариате кабинета давно положили глаз на обеих, особенно на Уоган — у нее связи с сомнительными персонами из французских роялистов и с американскими агентами. Наконец, секретариат решил действовать, и вовремя, честью клянусь: в доме Уоган они нашли интереснейшие бумаги, многие пришли на имя Вильерс и были ей переданы Уоган. А на квартире Вильерс они нашли письма, включая и вот это.

Адмирал открыл конверт, и Стивен узнал собственный почерк.

— И вот вы здесь, — адмирал не дождался от Стивена ответа. — Все мои карты на столе. Кабинет настаивает на объяснениях. Что мне им сказать?

— Одной карты не хватает, — парировал Стивен. — Как вышло, что кабинет обратился за объяснениями к вам? Надо ли так понимать, что характер моей деятельности разглашен третьей стороне без моего ведома? Против всех моих договоренностей с нашим департаментом? Против всех законов конспирации?

Работа Стивена на разведку была для него главным делом жизни, ибо он всей душой ненавидел тиранию Наполеона, и считал (совершенно справедливо), что способен таким образом наносить ей чувствительнейшие удары в этой области. Но также он знал о непостижимом разнообразии британских разведывательных служб и шокирующей дилетантской открытости многих из них. Нарушение же секретности могло стоить ему как возможности действовать и далее на своем поприще, так и самой жизни.

Стивен не знал (да и разум его был сегодня не в лучшей форме), что адмирал лжет. У миссис Уоган среди прочего были найдены бумаги одного из младших лордов Адмиралтейства. Кабинет уведомил об этом адмирала, и это именно сам адмирал требовал разъяснений. Это был с его стороны чистый блеф, но он подействовал на расстроенного Мэтьюрина, внезапно почувствовавшего, как вместо апатии в нем поднимается красная волна гнева — его секрет выдан!