Даниэль Дефо - Всеобщая история пиратов. Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона (сборник)

Я не понимал, какие последствия могло иметь мое пленение, поэтому не обрадовался и освобождению. К тому же подлинным освобождением для меня случившееся не было: я голодал в чужой стране, где никого не знал и не мог ни слова сказать на тамошнем языке. Когда всех наших отпустили, я, так как идти мне было некуда, еще несколько дней оставался на корабле, пока меня не заметил один из офицеров и не осведомился, что делает здесь этот английский щенок и почему его до сих пор не прогнали на берег.

Я догадался, о чем он говорит, и испугался – ведь я не знал, чем буду добывать себе пропитание. Тогда корабельный лоцман, старый моряк, говоривший на ломаном английском, забрал меня с собой. Прожил я с ним около двух лет, пока он не закончил своих дел и не поступил старшим лоцманом, или рулевым начальником, к дону Гариса де Пиментесиа де Карравалльяс, капитану португальского галеона [16]или каррака [17], направляющегося в Гоа, в Ост-Индию [18]. Получив назначение, он взял меня на судно, чтобы я следил за его каютой, которую он загрузил настойками, наливками, сахаром, пряностями и прочими запасами для услады в пути, а кроме того, порядочным количеством европейского товара – тонким кружевом, полотном, бязью, шерстяной тканью и тому подобным – под видом собственной одежды.

Я слишком мало смыслил в деле, чтобы вести путевой журнал, хотя мой хозяин, который для португальца разбирался во всем хорошо, уговаривал меня заняться этим. Но мне мешало незнание португальского языка – по крайней мере так я оправдывался. Впрочем, скоро я стал заглядывать в его карты и записи. И так как писал я неплохо, а также немного знал латынь, то начал разбираться в португальском языке и получил поверхностные знания в навигационном деле – впрочем, недостаточные для такой полной приключений жизни, как моя. В общем, в плавании с португальцами я кое-чему научился, главным же образом – быть бродячим вором и плохим моряком. Смею заверить, что в целом мире для каждого из этих занятий учителей лучше португальцев не сыскать.

Но «с волками жить – по-волчьи выть», а потому я приспосабливался к ним как мог. Хозяин мой разрешил, чтобы я прислуживал капитану. Так как за мою работу капитан положил ему полмойдора [19]в месяц и занес в корабельные книги, я ожидал, что в Индии, когда заплатят жалованье за четыре месяца, хозяин даст что-нибудь и мне. Но он, видно, решил иначе. Когда в Гоа, где выплатили жалованье, я заговорил об этом, он разъярился, назвал меня английской собакой, молодым еретиком и пообещал выдать инквизиции.

Тогда я решил бежать от него, но это было невозможно: в порту не было ни одного европейского судна, а только два или три персидских корабля из Ормуза [20] – убеги я, хозяин схватил бы меня и силой привел на борт. Вот и приходилось терпеть до поры до времени. Но он так плохо обращался со мной, так бил и истязал за каждый пустяк, что мне стало невмоготу.

Жестокое обращение и невозможность сбежать заставляли меня продумывать всякого рода злодейства, и наконец, убедившись в бесплодности всего этого, я решил убить хозяина. С такой дьявольской мыслью я проводил ночи и дни, размышляя, как привести ее в исполнение. Но я не мог совершить убийства: у меня не было ни пистолета, ни сабли. Думал я и о яде, но не знал, где его достать, а если бы и знал, то не сумел бы спросить на чужом языке.

Об обратном плавании я ничего рассказать не могу, ибо нынче мало что помню, а записей не вел. Помню лишь, что у мыса Доброй Надежды нас остановила яростная буря с западо-западо-юга: шестеро суток она гнала нас на восток, пока через несколько дней мы наконец не бросили якорь у берегов Мадагаскара.

Тут среди экипажа вспыхнул бунт из-за какой-то нехватки в пайке. Дошло до того, что мятежники угрожали высадить капитана на берег и увести корабль обратно в Гоа. Я от всего озлобленного сердца желал этого. Пусть, по их словам, я был еще мальчишкой, но разжигал мятеж, как мог, и так открыто примкнул к нему, что едва избежал петли. Капитан догадался, что кто-то из шайки намеревается убить его, и, действуя подкупом и обещаниями, угрозами и пытками, склонил двух парней к откровенности. Выпытывая у них имена, он хватал людей. А поскольку один выдавал другого, то в кандалы попало не менее шестнадцати человек, в том числе и я.

Разъяренный капитан, решив очистить корабль от предателей, судил нас и приговорил к смерти. Я был слишком молод, чтобы понимать, как шел суд, но в результате судовой комиссар [21]и один из пушкарей были повешены немедленно, и я ожидал того же и для остальных. Впрочем, это меня не очень огорчало.

Однако капитан ограничился казнью двоих, а остальных, прислушавшись к их просьбам и обещаниям исправиться, помиловал. Но некоторых, в том числе и меня, приказал высадить на берег.

Был я парень молодой, лет семнадцати-восемнадцати, однако, узнав, что мне предстоит, не растерялся и спросил, что сказал на это мой хозяин. И услышал, что он пустил в ход все свое влияние, чтобы спасти меня: капитан предоставил на его усмотрение, сойти мне на берег или оставаться на судне и быть повешенным. Тогда я оставил всякую надежду на помилование. Я не был благодарен хозяину за его заступничество, понимая, что он заботится не обо мне, а о себе самом, и к тому же желает сохранить мое жалованье, около шести долларов в месяц, включая и те деньги, что капитан положил за мое прислуживание лично ему.

Узнав, что мой хозяин так добр, я спросил, нельзя ли с ним поговорить, и оказалось, что можно. Однако при одном условии – он войдет ко мне, но мне нельзя пройти к нему. Тогда я попросил хозяина прийти, и он пришел. Я упал на колени и просил прощения за все свои проступки, едва не сознался в намерении убить его, но благоразумно промолчал. Хозяин сказал, что старался добиться у капитана прощения для меня, но неудачно, и остается покориться судьбе. Если же у мыса Доброй Надежды ему доведется встретиться с каким-нибудь португальским кораблем, то он попросит капитана этого корабля подобрать нас.

Тогда я попросил отдать мою одежду. Он сказал, что, вероятно, она принесет мне мало пользы, и не уверен, что мы выживем на острове: он слыхал, что обитатели его – людоеды (хотя это утверждение оказалось безосновательным). Я отвечал, что боюсь не этого, а голодной смерти; а что до каннибалов, то скорее мы их съедим, чем они нас, только бы нам до них добраться. Но меня удручает, сказал я, что оружия у нас нет и защищаться нечем. Поэтому я прошу дать нам мушкет, саблю, пороха и пуль.

Хозяин улыбнулся и ответил, что это не поможет: вряд ли мы уцелеем среди многочисленного дикого племени, населяющего остров. Я возразил, что этим он все же облегчит нашу участь, ведь тогда нас убьют и съедят не сразу, и настойчиво попросил мушкет. Наконец он сказал, что не знает, позволит ли капитан дать мне мушкет, а без его согласия он этого сделать не смеет, но обещал постараться его получить. Разрешения он добился и на следующий день прислал мушкет и боевые припасы к нему, но сказал, что капитан не позволит взять оружие в руки, пока нас не высадят на берег и не начнут ставить паруса. Он прислал также мою одежду.