Константин Нормаер - Хранитель историй (СИ)

Нервная дрожь охватила юношу, заставив его вскочить со своего места и решительно ринуться к двери. Ему не хватало воздуха, самую малость, всего лишь крохотный глоток, который сможет продавить ком внезапно возникший в горле. Но выбраться из собственного дома было не так‑то просто. Дверь в кабинет откликнулась коротким щелчком замка, а ставни окон оказались прочнее стали, — и впору было думать, будто дом подчинил себе своего хозяина, превратившись из старого уютного жилища, в мерзкую сырую темницу.

Еще одна неудачная попытка заставила Рика в отчаянье забиться в угол, укрывшись от чужого мира. Единственной надеждой на спасения был отец. Но последние дни он являлся к нему крайне редко и практически не общался с сыном, требуя лишь одного.

Писать! Строку за строкой! Страницу за страницей!

Стачивая одно перо за другим, несмотря на голод и бессилие он требовал от Рика невозможное.

Лиджебай больше не выдумывал новые правила. Он просто приказывал — и ослушаться его казалось чем‑то немыслимым.

Порой Рику чудилось, что отец говорит чужими словами, будто кто‑то или что‑то управляет его помыслами, но в другую минуту, он отказывался от столь абсурдной мысли.

Лиджебай Джейсон — твердый, уверенный в себе человек не мог подчиняться, у него в крови был дух лидерства, и никто бы не заставил его выполнять чужие поручения. Разве что… Нет, юноша даже не допускал подобного стечения обстоятельств.

Последние дни сильно надломили Рика. Ни на миг не отпуская воспоминания о мистере Сквидли, он лишь единожды вспомнил о сестре и тут же произнес короткую молитву, чтобы Господь не оставил ее в трудный час. Родственная связь не заставила себя ждать — в ту же ночь юноша услышал голос Клер. Она тоже взывала о помощи, но не своей — а брата. Она умоляла его вернуться, отказаться от тяжелой работы. Сестра плакала, продолжая упрашивать. Она заклинала, чтобы он одумался. Говорила, что Рик попал под чужое влияние, что его помыслами и желаниями управляет зло.

Дальше он не слушал…

Не мог вынести подобной чуши. Вся правда, заставлявшая Рика поступать так, а не иначе, улетучилась в одночасье. И хотя он до последнего верил, что с ним говорит именно Клер, в последний миг бледное девичье лицо изменилось, приняв знакомые грубые очертания мистера Сквидли. Тогда- то юноша понял, что опасность никуда не подевалась и лишь выжидает его ошибки.

Всю ночь Рик провел в молитвах. Оказавшись в западне, он ощущал незримое присутствие постороннего соглядатая: только что он мог с этим поделать.

Последняя беседа с отцом не внушила ему новых надежд, окончательно уничтожив старые. Призрак Лиджебая больше не говорил с ним о Клер, не рассуждал о спасении семьи, а лишь выдавал новые эпизоды для чертовой книги.

Представляя, как перед ним вырастают силуэты очередных жертв, Рик холодел, в отчаянье, отбрасывая перо в сторону. Но куда бы он не пытался спрятаться от своей жуткой повинности, книга в кожаном переплете с красной тесьмой и длинные гусиные перья, источающие смоляные чернила, возникали перед его взором.

Рик понимал, что сходит с ума. Только усталость ли была тому причиной… Юноша хотел верить именно в это.

Успокоившись, он, немного поразмыслив, наконец решил воспринимать все жизненные лишения, постепенно, также как в детстве усердно заучивал очередное правило отца.

Родной дом действительно превратился в живую крепость, из которой не существовало ни единого выхода. Путешествуя по пустым комнатам, юноша неоднократно предпринимал попытки подойти к окну и даже приоткрыть ставни, чтобы выглянуть на улицу. Дом позволял ему это сделать. Но как только Рик совершал резкое движение или умудрялся протиснуться между ставнями, деревянный организм сжимался, пресекая любую попытку к побегу. То же самое происходило с дверьми, дымоходом и подвалом. Доступ ограничивался моментально, зажимая юношу в крепкие тески неведомого стража, обладающего невероятным чутьем.

Также Рику позволялось путешествие в страну Сытых надежд, — так он обозвал свою крохотную кухню, которую давно покинул запах еды. И лишь хлебные крошки еще попадались ему во время долгой охоты в мире пустых кастрюль и покрытых пылью тарелок.

Но вскоре голод стал мучать не так сильно как угрызения совести. Открывая заново собственный дом, Рик словно одержимый пытался отыскать в нем присутствие сестры. Вещи, хранившие память о Клер улетучились без следа, оставив после себя лишь толстые круги паутины.

Размышлять Рику тоже позволяли, но гораздо осторожнее, чем передвигаться по дому. Неспешные мысли воспринимались спокойно. Но как только они касались Клер или, к примеру, опасений связанных с призрачным образом Сквидли, голова начинала наполняться тысячями игл и разрывалась на части от нестерпимой боли.

Выходило так, что мистер Лиджебай придумал для своего отпрыска более изысканные способы выполнения его неоспоримых постулатов. Теперь юноше было необязательно заучивать длинные параграфы со сложными разъяснениями и дополнениями. Ограничения сами напоминали о себе ядовитыми укусами невидимых гадюк, вынуждая Рика держаться подальше от запретной черты, огораживающей пределы дозволенного.

Но главные испытания ждали Джейсона — младшего ночью. С одиннадцатым ударом часов дом оживал в буквальном смысле этого слова: дыхание печной трубы, мерное поскрипывание половиц, перешептывание книжных переплетов, хруст балок, напоминающий ломание гнилых костей. Живой организм жил ровно семь часов, после чего особняк вновь превращался в мирное пристанище юного затворника.

Вернувшись в кабинет, Рик остановился у прикрепленного к стене штурвала. Крохотный круг имел обшарпанные ручки и глубокие трещины по всему периметру. Облизав пересохшие губы, юноша вгляделся в почерневшие зарубки и углубления, очень напоминавшие изящную вязь незнакомых букв. Прикоснувшись к лакированной поверхности, Рик ощутил на губах вкус соленых брызг. Шум моря, просочившись сквозь окутавшую тишину дом, донес до него отчаянные крики чаек. Предметы утвари, носившие клеймо затонувшего корабля содержали одну неоспоримую истину: «Любой бродяга мечтает обрести свой дом».

Кабинет мистера Лиджебая покачнулся так сильно, словно дощатый пол балансировал на волнах. Юношу подтолкнуло к столу. Уткнувшись в дубовую поверхность, Рик уставился на открытую книгу и перо в чернильнице. Внутренние страхи и противоречия улетучились в ту же секунду. Пришло время продолжать кропотливую работу.

Погрузившись в глубокое кресло, он ловко подхватил свое наточенное оружие, провел пальцем по оперению и начал писать. Первое слово получилось острожным, как лис, подбирающийся к неведомой норе. Зато второе — немного распрямилось и вытянулось; третье — обрело некое изящество; четвертое — вышло почти идеальным. Но сегодня Рик не собирался действовать по указке. Отступив от намеченной темы, он стал писать о море.