Патрик О'Брайан - Гавань измены

Фактический властитель маленького государства поднялся на борт корабля во всем великолепии торжественной встречи: свистят боцманские дудки, морские пехотинцы берут «на караул», офицеры в лучших мундирах стоят с обнаженной головой, звучит барабанная дробь. Шиахан-бей, невысокий, широкоплечий, покрытый шрамами и седой турецкий воин с раскинутыми руками подошел к Джеку и расцеловал его в обе щеки, а сразу после — отец Андрос, который так нравился сюрпризовцам, что те выразили свое одобрение сдержанным гулом.

— Где Пуллингс? — по-итальянски спросил отец Андрос, оглядываясь.

На мгновение Джек не мог вспомнить по-итальянски «стал коммандером», поэтому бросил на греческом:

— Promotides, — показывая наверх. Но видя, что они шокированы и явно опечалились, а священник перекрестился в православной манере, Джек постучал по эполетам и вскричал: — Нет, нет. Он capitano, pas morto, elevato in grado, — и громко позвал: — Доктор Мэтьюрин! Позовите доктора.

В возникшей паузе священник окликнул шлюпку, чтобы подняли остолбеневшую маленькую девочку, стоявшую на носу, но не решавшуюся сесть, в накрахмаленном платье, изнемогающую от жары и напудренную, почти потерявшую сходство с живым человеком. Она держала огромный букет роз размером с нее. Поднять её на борт оказалось той еще задачкой: девчушка горячо противилась любым попыткам разделить её с цветами и всему, что могло помять ее пышное малиновое платье. В конце концов, она очутилась на палубе, и, не отрывая глаз от отца Андроса, оттарабанила приветствия Джеку, после чего неохотно вручила ему букет.

Тем временем «Сюрприз» встал на якорь и взял грот-марсель на гитовы, вот тут-то на салинге и обнаружился доктор Мэтьюрин — экстраординарно высокая для него позиция. Большую часть утра он провел сидя на широкой, удобной платформе грот-марса в надежде увидеть пятнистого орла — величайший дар этих берегов, и его терпение вознаградилось аж двумя, играющими друг с другом и летящими так низко, что он смог заглянуть им в глаза; но марсель мешал обзору, и со страхом и возбуждением доктор, не отрывая взгляд от неба, медленно вскарабкался наверх, на эту лихую высоту.

С салинга действительно открывался прекрасный вид на птиц; но они давно исчезли, взмывая все выше и выше в небо, пока не скрылись в легких облаках. С тех пор Мэтьюрин гадал, как спуститься вниз. Чем дольше он рассматривал пустоту внизу, тем невероятнее ему казалось, что когда-либо удастся достичь этого мерзкого салинга. Доктор судорожно хватался за брам-стеньгу и всевозможный такелаж. Он понимал, что если просто решительно повиснет на руках, лучше с закрытыми глазами, то ноги, скорее всего, нащупают опору; но это понимание принесло мало практической пользы и привело не к действиям, а только к бесконечным размышлениям о слабости человеческой силы воли и истинной природе головокружения.

Джек по завершении церемонии с цветами поймал выразительный взгляд своего лейтенанта и понял все на лету. Поцеловал маленькую девочку, передал букет рулевому и сказал:

— Бонден, дуй на мачту: спусти доктора в «воронье гнездо» и на пути вниз покажи ему самый удобный способ добраться до палубы. И скажи, что я жду его у себя в каюте.

К тому времени как Стивен достиг палубы, на ней толпились католики, православные, мусульмане, иудеи, армяне, копты, все с подарками, и еще больше людей подплывало в небольших лодках. А когда он вошел в каюту, та была полна ароматного дыма от кефалонского табака; кальян бурлил где-то в середине, а капитан Обри, отец Андрос и Шиахан-бей сидели вокруг на диванных подушках, или, если точнее, на всех сюрпризовских подушках, поспешно накрытых сигнальными флагами, и попивали кофе из веджвудских чашек. Доктора радушно поприветствовали, даже с любовью, и вручили янтарный мундштук.

— Нам невероятно повезло, — сказал Джек. — Если я не ошибаюсь, люди бея обнаружили огромного медведя, и завтра мы идем на него охотиться.

«Медведь действительно оказался невероятно большим, дорогая...» — написал капитан Обри в письме, помеченном: «Сюрприз», неподалеку от Триеста — «...и будь мы немного храбрее, то у тебя была бы его шкура. Он стоял в бухте, спиной к скале, семь или восемь футов в холке — глаза сверкают, из красной пасти капает пена, шерсть дыбом — прямо вылитый адмирал Дункан. Мы могли застрелить его много раз. Но Стивен закричал: «Нет, нет, медведь — это джентльмен, его подобает убить рогатиной». Мы согласились и попросили, чтобы он показал нам как. И не подумаю, возразил доктор: он заботится только о достоинстве медведя: честь убить его, несомненно, принадлежит воину, а не миротворцу. Это невозможно отрицать, но встал вопрос, кому же именно.

Я решил, что бей, безусловно, имеет приоритет, будучи выше чином, он же сказал, что это полная чушь — хорошие манеры требуют уступить право гостю. Пока мы бросали жребий, медведь опустился на четвереньки и спокойно скрылся в маленькой заросшей лощине возле скалы, чертовски неудобное место, чтобы до него добраться. Наконец, кто-то предложил, что и Шиахан, и я должны сделать это вместе.

Мы не могли отказаться, и уверяю тебя, долго шастали в тех чертовых кустах, пригнувшись и крепко сжимая рогатины, вглядываясь в густые тени и ожидая, что мерзавец нападет в любую секунду — он был огромен, как ломовая лошадь, хотя лапы покороче. Те собаки, что остались к этому времени в живых, осторожничали и держались далеко позади нас, и мы их отозвали на тот случай, чтобы дурацкий лай не помешал услышать медведя. Вот так мы крались, держа ухо востро, и я никогда в своей жизни так не боялся. Потом Стивен взвизгнул: «Ушел», — вопил и размахивал шляпой, и вдали на расстоянии в четверть мили мы увидели медведя, взбирающегося по склону горы, как заяц-переросток.

Нам пришлось бросить это дело, поскольку мне требовалось вернуться на корабль; но Боже, любимая, как же тот день даже с той ничтожной сворой гончих поднял мне настроение! То же сделала и жалкая пародия на атаку, когда следующей ночью мы попали в штиль около Корфу, и весьма предприимчивый командующий гарнизоном острова, французский генерал Донцелот, выслал несколько шлюпок, пытаясь захватить один или два корабля конвоя.

У них ничего не получилось, и никто серьезно не пострадал, но когда поднялся ветер, один из «торговцев» в суете навалился на нас, оторвал нам утлегарь. Хорошо, что мы добрались до относительно спокойных вод, где много наших друзей, которые могут защитить: три фрегата и как минимум четыре шлюпа или брига. Мы только что прибыли, и я их еще не видел: Хэрвей, старший морской офицер, завтра утром отправится в Венецию. Но Баббингтон здесь, на «Дриаде», мы еще не успели бросить якорь, а он уже пригласил меня отужинать. А еще молодой Хост. Вытворяет просто чудеса, очень активный офицер, хотелось бы мне, чтобы он мне нравился больше, но в нем есть нечто от Сиднея Смита, какое-то самодовольство и склонность к театральности, при этом он спалил ужасающее количество мелких захваченных призов, что не принесло ему особой пользы, а французам большого вреда, но разорило несчастных бедолаг, ими владеющих.