Ян Мак-Гвайр - Последний кит. В северных водах

– Да, лучше застрелить его, – соглашается Отто. – Я знаю одного меховщика в Халле, он даст вам справедливую цену за шкуру.

Самнер заряжает ружье и прицеливается. Медведь перестает расхаживать и поворачивается к ним широким боком, словно специально представляя для Самнера самую легкую мишень.

– Лучше всего будет попасть ему за ухо, – советует Отто.

Самнер кивает, поудобнее перехватывает цевье и прицеливается, готовясь выстрелить. Медведь спокойно поворачивается и смотрит на него. У него мощная шея и темно-гранатовые глаза. Самнер на мгновение спрашивает себя, о чем он сейчас думает, и тут же жалеет об этом. Опустив ружье, он передает его Отто. Тот кивает.

– У животных нет души, – говорит он. – Но какая-то небольшая любовь возможна. Это – не высшая форма любви, но все равно любовь.

– Просто застрелите его, и дело с концом, – говорит Самнер.

Отто проверяет ружье, после чего опускается на одно колено, устраиваясь поудобнее. Но, прежде чем он успевает прицелиться, медведь, словно почуяв, что изменилось нечто важное, застывает на мгновение, а потом вдруг тяжело разворачивается на месте и начинает убегать; его толстые колоннообразные ноги глухо топочут по льду, а когти взбивают маленькие облачка снега. Отто быстро стреляет ему в зад, но промахивается, а к тому времени, как он успевает перезарядить ружье, медвежонок уже скрывается за грядой торосов. Оба мужчины бросаются за ним в погоню, но на гладком льду им не сравниться в скорости с медведем. Добравшись до гребня торосов, они стреляют еще раз, надеясь попасть почти наудачу, но расстояние уже слишком велико, да и медведь бежит слишком быстро. Они остаются на месте, с останками корабля позади и укутанными снегом Кордильерами ледовых торосов впереди, и смотрят, как ритмическая белизна его движений быстро теряется на фоне статической неподвижности ледяных полей.

В ту ночь ветер меняется с северного на западный и приносит с собой жуткий ураган. Одну из самодельных палаток срывает с креплений, и все реи и грузовые стрелы рушатся, а люди внутри, обжигаемые ледяными порывами ветра и снега, вынуждены преследовать улетевшую и выписывающую невероятные кренделя парусину по льду. В конце концов, когда она застревает, зацепившись за очередной пригорок, они настигают ее, приминают и скручивают, после чего несут обратно в лагерь, а она так и норовит вновь вырваться у них из рук. Ураган не дает возможности установить ее снова, и потому они закрепляют все, что могут, канатами и ледовыми якорями, а сами ищут укрытия во второй палатке. Самнер, который не может заснуть, потому что у него нет лауданума, помогает им затащить вовнутрь то, что осталось от их постельного белья, и освобождает место на полу. А шум снаружи оглушает. Лед снова приходит в движение, и Самнер слышит сквозь пронзительный дискант ветра и хлопанье натянутой парусины громовые раскаты сталкивающихся ледяных полей.

Отто и Кэвендиш вызываются сходить проверить, надежно ли закреплены шлюпки, и возвращаются назад, дрожащие от холода и запорошенные снегом. Они заворачиваются в одеяла и ложатся поближе к маленькой железной печке, стоящей на кирпичах в центре палатки и излучающей слабое тепло. Самнер, который оказывается у дальней стены, сворачивается клубочком, надвигает на лицо свое кепи и пытается заснуть, но не может. Теперь он уверен в том, что его медицинскую аптечку, в которой и лежит опий, уже перевезли на «Гастингс» и что она попала туда по ошибке, вместе с его морским сундучком, во время отправки первой партии. Одну ночь без опия, думает он, еще можно пережить, но если ураган не стихнет и они застрянут здесь еще на несколько дней, у него начнется ломка. Он проклинает себя за то, что не обращал должного внимания на свои вещи, и проклинает Джонса за то, что тот сваливал в лодки все без разбору. Самнер закрывает глаза и пытается вообразить, будто он находится в другом месте, не в Дели на этот раз, а сидит, потягивая виски, в баре «У Кеннеди» в Белфасте, или катается на лодке по Лагану [69], или находится в анатомическом театре вместе с Суини и Мулкейром, покуривая дешевый крепкий табак и обсуждая девушек. Спустя некоторое время он проваливается в тяжелый и беспокойный сон, нечто среднее между забытьем и бодрствованием. Остальные моряки сливаются вокруг в храпящую темную массу, и коллективное тепло ненадолго задерживается подле их тел, чтобы тут же раствориться, поднявшись кверху, в холодном воздухе продуваемой насквозь палатки.

Спустя еще несколько часов ураган, похоже, начинает успокаиваться, достигнув равновесия, которое может предвещать его близкий конец, как вдруг та самая льдина, на которой они разместились, с жутким грохотом подпрыгивает кверху. Один шест палатки падает, и металлическая печурка опрокидывается, рассыпая горячие угли и поджигая одеяла и бушлаты. Самнер, растерянный и не находящий себе места от беспокойства, чувствуя, как поселилась у него в груди холодная змея тревоги, надевает сапоги и выскакивает наружу, в сплошную темень. Сквозь бешено кружащуюся круговерть метели он видит у края льдины голубоватый айсберг, огромный, исчерканный расщелинами и иссеченный ветрами, который скользит на восток, подобно крутому холму-альбиносу, сорванному с поверхности пустыни. Айсберг движется со скоростью быстро идущего человека, при этом цепляя боками края льдины и выплевывая огромные куски льда величиной с дом, словно мелкую стружку из зажимов токарного станка. Лед под ногами у Самнера содрогается; в двадцати ярдах от него появляется зигзагообразная трещина, и он спрашивает себя, не расколется ли все плато от такого чудовищного напряжения, а все остальное – люди, палатки и китобойные шлюпки – окажется сброшенным в воду. Теперь уже и во второй палатке никого не осталось. Моряки, находившиеся в ней, или стоят в оцепенении, подобно Самнеру, или оттаскивают шлюпки подальше от края в отчаянной попытке уберечь их. Пока он смотрит на происходящее, у Самнера возникает стойкое ощущение, что он видит то, чего не должен видеть, и что он против своей воли стал участником какого-то ужасающего стихийного буйства.

Однако так же быстро, как и начался, хаос прекращается. Айсберг больше не касается кромки ледового поля, и треск и грохот от сотрясения уступает место вою ветра да проклятиям людей. Самнер вдруг замечает, что с левой стороны на лицо у него налип снег, набившись в бороду. На мгновение ему кажется, будто он оказался в безопасности, укутавшись в кокон стихийной ярости природы, а весь мир снаружи, реальный мир, уже находится где-то отдельно и о нем можно забыть, а сам он оказался в одиночестве снежного вихря. Кто-то тянет его за руку и заставляет обернуться, показывая назад. Самнер видит, что и вторая палатка тоже охвачена пламенем. Тюфяки, пледы и морские сундучки полыхают огнем яростно и беззаботно; то же, что осталось от парусинового навеса, трепещет на ветру и жарко горит, словно смоляная бочка. Большая часть экипажа беспомощно смотрит на огонь, и танцующие языки пламени озаряют их растерянные лица. Кэвендиш, отбрасывая ногами уголья и проклиная свое невезение, приказывает им укрыться в уцелевших лодках. Работая быстро, но безо всякой системы, моряки опустошают обе лодки, после чего сами набиваются внутрь, подобно грузу, и вновь закрепляют парусину, натянутую над ними. В результате внутри образуется зловоние, а они чувствуют себя так, словно оказались в гробу. Воздуха в лодках не хватает, им трудно дышать, а вдобавок ко всему еще и нет света. Самнер лежит на голых, ледяных досках, а люди, скопившиеся вокруг него, громко и с горечью обсуждают неумелое руководство Кэвендиша, поразительную невезучесть Браунли и их собственное, единственное и главное желание – несмотря ни на что, живыми вернуться домой. Сон бежит от него, усталого и измученного, но не могущего заснуть, и он чувствует, как его мышцы и органы начинает пожирать неутоленная нужда в опиуме. Самнер пытается забыть о том, где находится, представить себе, что он оказался в намного лучшем месте, но не преуспевает в этом.