Джеймс Купер - Лоцман

По странной случайности, капеллан фрегата, если говорить о тех, с кем он общался, был почти в таком же положении, как этот старый моряк.

Искреннее желание быть полезным тем, кто, по воле провидения, мог встретить смерть над бездной морской, заставило этого немолодого и простосердечного священнослужителя принять пост корабельного пастора. Он наивно верил, что небо избрало его орудием спасения многих людей, которые живут, не вспоминая о великой цели их земных странствий. Границы и предмет нашей истории не позволяют нам рассказать о многочисленных случаях, которые послужили не только причиной полного краха всех его иллюзорных надежд, но и привели к тому, что этому доброму человеку стоило большого труда оставаться на высоте своего священного сана, ибо он сам вынужден был бороться с сильными греховными побуждениями. Сознание неполноты своей веры настолько умерило житейскую гордость пастора, что он получал удовольствие от общества грубого штурмана, который по преклонности лет временами любил поговорить о загробной жизни, хотя и рассуждал о ней в выражениях, весьма сообразных его характеру.

Возможно, что оба они считали себя на месте, и по какой-то тайной симпатии — неважно, из чего она проистекала, — их обоих тянуло друг к другу. В описываемую нами ночь мистер Болтроп пригласил пастора сопровождать его на «Быстром», добавив, что на берегу предстоит сражение и, возможно, какому-нибудь бедняге понадобится духовная помощь. Пастор охотно принял это странное приглашение отчасти из желания внести некоторое разнообразие в свою монотонную жизнь на борту, отчасти же из таившегося в его смятенной душе стремления побыть хоть немного ближе к terra firma. Поэтому, когда лоцман со своим буйным отрядом высадился на берегу, на тендере остались только штурман и пастор да боцман с десятком матросов. Первые несколько часов наши почтенные друзья провели в маленькой каюте судна, мирно беседуя за чашей грога, который стал намного вкуснее оттого, что был приправлен рассуждениями о различных спорных предметах, толкуемых каждым из них на свой манер, и читателю остается лишь пожалеть, что мы не нашли нужным привести эти рассуждения здесь. Но как только ветер подул в сторону вражеского берега, благоразумный штурман отложил беседу до другого, более подходящего раза и тотчас поднялся на шканцы, не забыв захватить с собой и чашу с грогом.

— Вот как надо жить на судне! — с самодовольным видом воскликнул честный моряк, поставив деревянный сосуд подле себя на палубу. — А сколько шуму по пустякам бывает на борту некоего фрегата, который сейчас стоит в трех милях от нас в открытом море под зарифленными грот-марселем, фор-стеньги-стакселем и фоком!.. Ну как, ведь неплохо я готовлю грог?.. Эй, подтяни-ка фал потуже!.. После такого грога у вас глаза замигают, что маяк в темную ночь!.. Не хотите? Ну а нам не пристало отказываться от английского рома. — После этого деликатного заявления он сделал порядочный глоток и добавил: — А вы похожи на нашего первого лейтенанта, пастор: тот тоже впивает только стихии — воздух, разбавленный водой!

— Про мистера Гриффита действительно можно сказать, что он подает спасительный пример экипажу, — подтвердил пастор, которого несколько удручало, что на него самого этот пример не оказывал достаточно сильного воздействия.

— Спасительный? — вскричал Болтроп. — Позвольте сказать вам, мой достойный друг, что, если вы эту диету называете спасительной, вы очень мало разбираетесь в соленой воде и морских туманах! Но мистер Гриффит — настоящий моряк, и если бы он поменьше увлекался разными пустяками, то мог бы к тому времени, когда достигнет нашего возраста, стать очень разумным товарищем за столом. А сейчас, пастор, он, видите ли, слишком много думает о разных глупостях, вроде военной дисциплины. Разумеется, очень полезно вовремя менять снасти, присматривать за мачтами и даже за якорным канатом, но, будь я проклят, пастор, если я понимаю, зачем… Ложись на другой галс, ложись, болван! Не видишь, что держишь курс на Германию?.. Да, если я понимаю, говорю я, зачем поднимать бучу по поводу того, как часто человеку нужно надевать чистую рубашку? Так ли важно, произойдет такое событие на этой неделе или на следующей, а если погода стоит плохая, то, может, еще неделей позже! Не очень-то я люблю всякие смотры, хотя мне-то нечего бояться упреков за свое поведение, разве что потребуют, чтобы я держал табак за другой щекой!

— Признаюсь, мне и самому это подчас надоедает; особенно такая дисциплина утомляет дух, когда тело страдает от морской болезни.

— Да-да, я помню, как вас корчило в первые месяцы плавания, — подтвердил штурман. — А однажды, торопясь похоронить мертвеца, вы нахлобучили на голову пехотную треуголку. Да и на члена экипажа вы не были похожи, пока не износили свои нелепые черные штаны с пряжками под коленом. Мне-то не случалось видеть, как вы поднимались по трапу на шканцы, но, глядя на вас через люк и вправду можно было подумать, что по палубе бегает сам дьявол! Однако после того, как портной заметил, что ваши штаны порядком поистрепались и казначей заключил ваши подпорки в новые, я уж не мог отличить ваши ноги от ног грот-марсового матроса.

— Я очень рад, что была сделана такая замена, — смиренно сказал пастор, — если действительно, пока я носил одежду лиц моего звания, существовало такое подобие, как вы говорите.

— При чем тут духовное звание? — возразил Болтроп, переводя дух после нового основательного глотка грога. — Ноги человека всегда останутся его ногами, чему бы ни служило верхнее сооружение. Я еще с детства питал отвращение к коротким штанам — быть может, потому, что представлял себе дьявола именно в них. Вы знаете, пастор, когда говорят о каком-нибудь человеке, всегда представляешь себе его оснастку и снаряжение. Поэтому, раз у меня нет особых причин полагать, что сатана ходит голым… Держи полнее, дурачина, теперь ты идешь прямо на ветер, черт бы тебя подрал! Так вот, я говорю, мне всегда представлялось, что дьявол носит штаны до колен и треуголку. Молодые наши лейтенанты часто являются на смотр по воскресным дням в треуголках, словно пехотные офицеры. Но я скорей вышел бы в ночном колпаке, чем в такой шляпе!

— Я слышу плеск весел! — воскликнул пастор, который, заметив, что штурман представляет себе дьявола гораздо яснее, чем он сам, постарался скрыть свое невежество, переменив тему разговора. — Быть может, это возвращается одна из наших шлюпок?

— Похоже, что так. Если бы мне пришлось высадиться на сушу, я бы уж давно страдал от береговой болезни… А ну-ка, ворочай, ребята, да ложись в дрейф!

Тендер, повинуясь рулю, покатился под ветер и, покачавшись с минуту на борозде меж волн, развернулся носом в сторону скал. Затем, приведя паруса в положение, необходимое для того, чтобы лечь в дрейф, он постепенно потерял скорость и наконец остановился. Во время выполнения этого маневра из тьмы со стороны берега показалась шлюпка, и к тому времени, когда «Быстрый» остановился, она поравнялась с тендером, подойдя к нему на расстояние голоса.