Валерий Большаков - Помор

Скала, к которой прилепился помор, дрожала, но не так уж велико было озеро — вода стала спадать. Вот коричневые пенные разводы кружат у пояса, вот — у колена, вот — едва покрывают дно Каньона-дель-Корво.

Всё, вода ушла. От обрыва не осталось ничего, даже дно бывшего озера сверкало мытой галькой — поток смыл все наносы.

Напрягавшийся до ломоты, Чуга едва не упал и поспешил спуститься, переставляя дрожащие ноги.

— Кровь утекла не вся, чуток осталось! — болтал Исаев.

Разорвав рубаху на полосы, он наспех перебинтовал Фёдору руку, ногу, бочину. Раны не выглядели опасными, но больно, чёрт…

— Потерпишь… — прохрипел Чуга, сам себя уговаривая.

Семён подхватил помора, уложив его руку себе на шею, да и пошагал, оглядываясь, к бывшему озеру. Если гонтовцы поджидают их за устьем, то встретят явно не цветами, думал Фёдор. А боец из него пока никакой. Одним махом семерых побивахом — это только в сказке бывает, по жизни семеро одного забивают до смерти…

— Передохнём!

Прислонившись к скале, чтобы не шататься и не напрягать раненую ногу, помор тщательно прочистил револьвер и зарядил его.

— Я сам, Сёма.

— Я шо-то плохо не понял!

— Я сам, сказал!

— Ша, хозяин, я без второго слова всё понимаю…

Держа оружие в левой руке, Чуга поковылял по грязным, мокрым камням — ещё недавно они были ложем озера.

Пара утёсов впереди, по правую руку, зажимала проход, через который «конестога» протиснуться могла, хоть кое-где и чиркнув бортами о камень. Потом дорога сделалась пошире. Постепенно поднимаясь, она вывела Чугу с Исаевым в небольшую укромную долинку. Справа высилась Ла-Рока, громадная красная меза, как мексиканцы прозывали Столовые горы, а у её подножия покоились руины старинной испанской асиенды. Стены, увенчанные гордыми альменас, [136] Зубцами. На такое «архитектурное излишество» в Новой Испании могли претендовать только выходцы из знатных родов. замыкали прямоугольный двор-патио, вымощенный каменными плитами. Фёдору он хорошо был виден, поскольку от тяжёлых ворот главного входа остались одни ржавые петли, а часть стены обрушилась, пропуская взгляд внутрь — к галереям, сводчатым потолкам комнат, к плоской крыше-асотее, куда вела каменная лестница.

— Шоб я так жил, как я хочу… — впечатлился Исаев.

Чуга проковылял к останкам ворот. Среди трухи валялась зазеленевшая бронзовая пластина с начертанным гербом, едва различимым под слоем патины, и грубо отчеканенными буквами.

— Ла асиенда «Каса де Ла-Рока», — разобрал Чуга.

— От то жили люди! — сказал Семён.

— Да уж…

— И никто таки не сунется, — Исаев ткнул пальцем на узкий проход между скал, — поставь туточки пацана с волыной и считай тамочки покойников!

— Глянем?

— А то!

Сбоку от асиенды располагалось низкое приземистое здание с проваленной крышей, сложенное из тёсаного камня, а с другой стороны стояла часовенка с массивным крестом.

Фёдор прошкандыбал в патио и осмотрелся. На него повеяло давно минувшей жизнью. Кто здесь обосновался? Кто тесал глыбы и складывал их в стены? Давно это было. Лет триста назад. Может так быть, что уже и не осталось ничего от прошлых-то хозяев. Хотя кто его знает? Разве проведаешь о чем-либо путном, бросив мимолётный взгляд?

Чуга вздохнул. Эти шершавые колонны, удерживавшие галерею второго этажа… Эта сикомора, взломавшая плиты двора и раскинувшая ветви над половиной патио… Эта торжественная тишина… Поневоле ощутишь тоску забвения.

Фёдор осторожно присел на тёплый камень и привалился спиной к стене. Господи, как он устал… Дорожка близкая, а измотала…

Как там Ларедо с Медденом, интересно? Хотя чего им — от бани напрямки к лесу, и всего делов. Вот как бы Гириным с Фимкой не напороться на глупых приятелей Реда Парнелла…

— Ох ты господи… — прокряхтел Чуга, вставая.

Тут он заметил в тени галереи ржавый мушкет и сошку с двурогой вилкой, на которую при стрельбе опиралось это увесистое — с полпуда — ружьецо. А неподалёку, в углу, щерился человеческий череп в забавном испанском шлеме. Грудину скелета покрывала стальная кираса — чёрная, блестящая, без единого пятнышка ржавчины. Видать, не уберегли латы мушкетёра…

Пыхтя, Фёдор поднял сошку и опёрся на неё, как на костыль. Крепкая вроде.

— Хозяин, зайдите в помещение, — окликнул его Исаев из часовни, — посмотрите глазами!

Подволакивая ногу, Чуга прошествовал в крипту. Часовенка была совершенно пуста, только на одной из стен висело бронзовое распятие.

— Гляньте!

Задрав голову вверх, помор увидал над собою провисший потолок и аккуратное отверстие в нём.

— Лестницу бы сюда…

Покинув «помещение», Фёдор обошёл часовню кругом и довольно кивнул — старинная постройка примыкала к подножию мезы, и тут время стало сообщником для искателей чудес и диковин. Полуобвалившаяся стена словно манила взойти по вывалу грубо обтёсанных глыб.

— Давай?

— Будьте ласковы! — склонился Сёма в шутливом поклоне, пропуская Чугу вперёд.

Поминая Реда нехорошими словами, помор залез на самый верх, увидав за проломом крыши и ход на чердак, и тёмное зияние в скале.

— Тут вроде как пещера!

— Та вы шо?!

Осторожно, на четвереньках, они подобрались к пещере и пролезли в недра Ла-Роки. Сырости здесь не чувствовалось, было сухо и свежо — сквозило, не переставая. Приглядевшись, Чуга рассмотрел выщербленные ступени, ведущие вверх.

— Темно, как у негра в заднице…

Осторожно ощупывая свод и ступеньки, помор двинулся вперёд. Вряд ли древние строители вырубали этот ход вручную, скорей всего, пришли на готовенькое, проточенное водами за бездну лет. Слишком уж неожиданны повороты, а уж так чередовать подъёмы со спусками не придёт в голову ни одному человеку, на это лишь природа горазда.

— Шо вы там сопите, как тот агицин паровоз? [137] Агицин паровоз, правильнее: «а гиц ин паровоз» (идиш) — буквально: «жара в паровозе».

— Ша!

Пару раз передохнув, слыша лишь собственное дыхание в кромешной темноте, Фёдор поднялся настолько, что приметил впереди слабый свет, — и выбрался на вершину Ла-Роки.

Скала была так высока, что из-за её обрыва лишь вершины гор Мендосино выглядывали да небо распахивалось. А на самой мезе стоял маленький замок — индейская крепость. Туренин называл такие — пуэбло.

Это было нагромождение домов из камня. С плоскими крышами, давно уж сгнившими, дома напоминали кубики, сложенные горкой, — внизу их было больше всего, второй этаж был поменьше, а третий и вовсе мал.

— Ви знаете, шо мине сдаётся? — послышался восторженный голос Исаева. — Мине сдаётся, шо вам немножечко повезло с ранчей!

— Ага, — прокряхтел Чуга, — фарт так и прёт, сорок пятого калибра и побольше…