Кормак Маккарти - За чертой

Старик сказал, что вопрос скорее не в том, как такое место сыскать, а в том, как его распознать, когда оно само себя обнаружит. Сказал, что именно в таких местах Господь сидит и ждет, с кем бы на пару уничтожить то, что сам же Он в поте лица создавал.

— Y por eso soy hereje, — усмехнулся он. — Por eso у nada más. [48] Вот сказанул-то, богохульник. Уж так сказал, что больше и не надо ничего (исп.).

В комнате было темно. Билли поблагодарил старика еще раз, но старик не ответил, а если и ответил, то мальчик его не услышал. Повернулся и вышел вон.

Женщина стояла, прислонившись к кухонной двери. В желтоватом свете рисовался ее силуэт, сквозь тонкое платье проглядывал абрис тела. Ее, похоже, не беспокоило, что в задней комнате лежит старик, что он один и в темноте. Она спросила мальчика, рассказал ли ему старик, как поймать волка, и он ответил, что нет.

Она коснулась пальцем своего виска.

— Ему теперь частенько изменяет память, — сказала она. — Старый стал.

— Да, мэм.

— И никто его не навещает. Жалко, правда?

— Да, мэм.

— Даже священник. Как-то раз зашел или, может быть, два раза, но больше не приходит.

— Почему?

Она пожала плечами:

— Люди говорят, он brujo. Ты знаешь, что значит brujo? [49] Колдун (исп.).

— Да, мэм.

— О нем говорят, что он brujo. Говорят, что Господь оставил этого человека. На нем грех Сатаны. Грех orgullo. [50] Гордыни (исп.). Знаешь, что такое orgullo?

— Да, мэм.

— Он думает, что все знает лучше священника. Думает, что знает лучше Бога.

— Мне он сказал, что ничего не знает.

— Ха! — сказала она. — Ха. И ты поверил? Ты видел этого старика? Ты знаешь, как это ужасно — умирать без Бога? Быть тем, кого Господь отринул? Подумай на досуге.

— Да, мэм. Мне надо ехать.

Коснувшись пальцами шляпы, он протиснулся мимо женщины к наружной двери и вышел в вечернюю темноту. Огни поселения, разбросанные по степи, лежали в этой грустной юдоли, как огненная змейка в синей чаше — яркая брошь, усыпанная драгоценными камнями и сверкающая в вечерней прохладе. Когда он обернулся, женщина по-прежнему стояла в дверях.

— Спасибо, мэм, — сказал он.

— Он ведь никто мне! — крикнула она. — No hay parentesco. [51] Мы не родственники (исп.). Ты знаешь, что значит parentesco?

— Да, мэм.

— Вообще не parentesco. Он был tío [52] Дядя (исп.). покойной жены моего покойного мужа. Кто он мне? Ты понимаешь? А все равно я тут его содержу. Кто бы еще его взял к себе? Понимаешь? Всем все равно.

— Да, мэм.

— Вот, подумай на досуге.

Он отмотал чумбур от столба и разобрал поводья.

— Ладно, — сказал он. — Подумаю.

— Такое и с тобой может случиться.

— Да, мэм.

Он вскочил в седло, повернул коня и поднял одну руку. На юге лиловое небо прочерчивали черные силуэты гор. Снег на северных склонах бледный-бледный. Вроде пустых пробелов, оставленных для посланий невесть кому.

— La fe, — крикнула она. — La fe es toda. [53] Вера! Вера — это все! (исп.)

Он направил коня на ухабистый след колес и поехал прочь. Когда оглянулся, она все еще стояла у открытой двери. Стояла и стояла на холоде. Когда он обернулся в последний раз, дверь была все еще отворена, но женщины там уже не было, и он подумал: может быть, это старик позвал ее? Но, поразмыслив, решил, что этот старик, пожалуй, никогда и никого не зовет.

Двумя днями позже он ехал по дороге на Кловердейл и вдруг безо всяких на то причин свернул, прискакал туда, где обедали те vaqueros, и остановился, глядя с коня на мертвые черные угли. В пепле костра кто-то уже покопался.

Он спешился, взял палку и пошуровал в кострище. Сел снова на коня и объехал по периметру место привала. Думать, что помоечником мог быть кто-то иной, кроме койота, никаких причин не было, но кружок он все же сделал. Ехал медленно и поворачивал коня аккуратно. Как наездник на соревнованиях по выездке. На втором круге — чуть дальше от костра — остановился. В ветровой тени камня намело барханчик песка, и на нем был четкий отпечаток ее передней лапы.

Он спешился и стал на колени, держа поводья за спиной. Сдул пыль со следа, потрогал большим пальцем хрупкие краешки. Затем опять сел на коня, выехал на дорогу и поскакал домой.

На следующий день, объезжая капканы, установленные с новым запахом, он обнаружил их вырытыми и захлопнутыми, как и прежде. Он восстановил все закладки, в дополнение поставил еще две без привады, но делал это кое-как. Спускаясь с перевала в полдень, бросил взгляд через ущелье и первое, что увидел, — это тонкий столб дыма над костром тех же vaqueros.

Остановил коня, сидел смотрел. Взявшись рукой за заднюю луку седла, обернулся, посмотрел в сторону перевала, потом снова устремил взгляд через долину. Затем развернулся и снова поехал в гору.

К тому времени, когда он разоружил капканы и, упаковав их в корзину, съехал в ущелье и пересек дорогу, начало вечереть. Вновь шириной ладони оценил высоту солнца над горизонтом. Светлого времени оставалось не больше часа.

У кострища спешился, вынул из корзины лопатку, сел на корточки и принялся расчищать место, отгребая пепел, угли и свежие кости. В центре кострища угли еще тлели, он отпихнул их в сторону остужаться, вырыл в земле под кострищем яму и достал из корзины капкан. Причем не стал даже надевать перчатки оленьей кожи. Двумя скобами обезопасив пружины, раскрыл челюсти, вставил зуб собачки в канавку и, на глаз проверяя зазор, подвывернул регулировочный винт. После чего снял скобы, всадил стопорный якорь в землю, опустил в яму цепь и заложил капкан под кострище.

Челюсти прикрыл листом промасленной бумаги, чтобы какой-нибудь уголек, случайно закатившийся под тарелочку насторожки, не помешал срабатыванию механизма, потом засыпал капкан пеплом, просеяв его через рамку с сеткой, сверху накидал углей, почерневших головешек и вернул на прежнее место кости и подгорелые шкурки; поверх всего этого натряс еще пепла, после чего встал и, отступив назад, стал вытирать лопатку о штанину джинсов, по ходу дела внимательно оглядывая кострище. Напоследок разгладил перед кострищем песчаную плешку, предварительно выдрав из нее пучки травы и кустики колючек, и палочкой написал на ней послание для vaqueros, стараясь буквы проковыривать поглубже, чтобы их не изгладил ветер. «Cuidado, — написал он. — Hay una trampa de lobos enterrado en el fuego». [54] «Осторожно. Под кострищем закопан волчий капкан» (исп.). Палочку выкинул, лопатку сунул назад в корзину, забросил ее на спину и вскочил в седло.

Над луговиной и дорогой уже голубели сумерки; он обернулся, в последний раз окинул взглядом закладку. Наклонился с седла и сплюнул.

— Читайте все, — проговорил он вслух. — Если сможете.