Кормак Маккарти - За чертой

— Билли!

Открыл глаза. И весь подался вперед.

— У меня вода кончилась.

— Сейчас принесу. А где стакан?

— Да вот он. Билли!

— Что?

— Тебе надо съездить в Намикипу.

— Никуда мне не надо.

— Она подумает, что мы ее бросили.

— Да не могу я тебя оставить.

— Со мной все будет в порядке.

— Не могу же я куда-то уехать, чтобы ты тут один валялся.

— Еще как можешь.

— Тебе нужен уход.

— Слушай, — сказал Бойд, — я уже всё, справился в лучшем виде. Езжай, ну я прошу тебя. За коня-то ты же все равно волнуешься.

В полдень верхом на ослике приехал работник доктора, привел за собой на веревочном аркане Ниньо. Рабочие были в полях, и, едва переехав мост, еще на подступах к асьенде, как только по сторонам дороги пошли жилые домики, он принялся громко всех оповещать, что ему нужен сеньор Па́рэмо. Билли вышел на крыльцо, мосо подъехал, остановил ослика и кивнул ему.

— Su caballo, [590]— сказал он.

Билли посмотрел на коня. Конь был накормлен, вычищен, напоен, видно было, что он отдохнул, отчего стал, можно сказать, совершенно другим конем, о чем Билли и поведал посланцу доктора. Тот с легкостью согласился, кивнул, отвязал от рожка на своем седле веревку лассо и слез с ослика.

— ¿Porqué по montaba el caballo? [591]— сказал Билли.

Moco пожал плечами. Сказал, это же не мой конь, что ж я буду на нем ездить.

— ¿Quiere montarlo? [592]

Тот вновь пожал плечами. Стоит, держит в руках веревку.

Билли подошел к коню, отвязал примотанные к седельному рожку поводья, взнуздал коня, поводья бросил, а аркан с шеи Ниньо снял.

— Andale, [593]— сказал он.

Свернув веревку, мосо повесил ее на рожок седла, которым был поседлан ослик, обошел коня вокруг, потрепал его по холке и, взяв в руку поводья, встал в стремя и взлетел в седло. Он развернул коня, проехал по paseo [594]между домиками поселка, пустил коня рысью и, проскакав мимо центральной усадьбы, взлетел на холм, однако там повернул, чтобы не уводить коня за пределы видимости. Он и задом его осаживал, и разворачивал так и сяк, сделал на нем несколько восьмерок, на спуске с холма бросил в галоп, а у крыльца, где ждал Билли, остановил его так, что конь аж присел и его копыта пошли юзом. Лихо спрыгнул.

— ¿Legusta? [595]— сказал Билли.

— Claro que sí, [596]— сказал мосо.

Полуобернувшись, погладил коня по шее, потом кивнул, повернулся и, вскарабкавшись на своего ослика, не оглядываясь, уехал по пасео из поселка.

Билли выехал, когда было почти темно. Хозяйка Муньос пыталась отговорить его, предлагала отложить отъезд до утра, но напрасно. Доктор приезжал на закате дня, оставил ей перевязочные материалы, к ним пакетик английской соли, а от себя она заварила Бойду питье из ромашки с арникой и корнем эуфорбии макулаты, {84} которую в здешних местах называют «ласточкиным кустом», потому что она зацветает весной с прилетом ласточек и цветет аж до самого их отлета. Припасы на дорогу хозяйка выдала Билли в старом брезентовом рюкзачке, который он повесил на седельный рожок, вскочил в седло, развернул коня и посмотрел на женщину.

— ¿Dónde está la pistola? [597]— спросил он.

Она сказала, что он под подушкой у его брата. Билли кивнул. Окинул взглядом дорогу, ведущую к мосту через реку, снова посмотрел на женщину. И спросил ее, не приезжали ли к ним в эхидо какие-нибудь люди.

— Sí, — сказала она. — Dos veces. [598]

Он снова кивнул:

— Es peligroso para ustedes. [599]

Она пожала плечами. Сказала, что жизнь вообще вещь опасная. Сказала, что человеку из народа куда ни кинь — все клин.

Он улыбнулся:

— ¿Mi hermano es hombre de la gente? [600]

— Sí, — сказала она. — Claro. [601]

Он поехал на юг по дороге, проходящей через прибрежную тополиную рощу, проехал городок Мата-Ортис, потом скакал на запад, прямо на луну, сияющую в холодном своем зените, но, заметив с дороги на горизонте купу деревьев, свернул и провел там остаток ночи. Завернулся в одеяло-серапе, поставил рядышком сапоги, на них положил шляпу и не просыпался до рассвета.

Весь следующий день ехал без остановок. Мимо пропылило несколько машин, всадников он не встретил ни одного. Вечером, натужно воя, в медленной круговерти дорожной пыли с севера подкатил грузовик, который отвозил его брата в Сан-Диего, и с лязгом остановился. Опять он вез полный кузов рабочих, которые принялись окликать его, махать руками; он к ним подъехал и, сбив шляпу на затылок, тоже приветственно поднял руку. Сгрудившись у края платформы, они тянули руки, и он, наклонясь с коня, с каждым обменялся рукопожатием. Они наперебой остерегали его: дескать, на дороге ему опасно. Про Бойда не спрашивали, а когда он стал что-то рассказывать, замахали на него руками: оказывается, они только что, сегодня заезжали с ним повидаться. Сообщили, что он поел и даже выпил для бодрости стаканчик пульке, {85} так что по всем признакам он определенно идет на поправку. Но только Матерь Божья могла сохранить его от гибели: все же такая ужасная рана! Herida tan grave, качая головой, говорили они. Tan horrible. Herida tan fea. [602]

Громким шепотом они рассказывали ему о том, как его брат лежит там с пистолетом под подушкой.

— Tan joven, — говорили они. — Tan valiente. Y peligroso por todo eso. Como el tigre herido en su cueva. [603]

В ответ Билли лишь молча хлопал глазами. Окинул взглядом остывающую прерию на западе, испещренную полосами тени. Слышно было, как среди листвы акаций перекликаются голуби. Рабочие думали, что его брат убил однорукого в перестрелке на улицах городка Бокилья-и-Анексас. Что этот манко вдруг взял и ни с того ни с сего в него пальнул — ну так тем хуже для манко: надо было думать, прежде чем связываться с таким мужественным гюэрито. Они требовали, чтобы Билли рассказал им подробнее. Как гюэрито, лежа в пыли и крови, приподнялся, вытащил пистолет и метким выстрелом сшиб манко с коня, уложив его наповал. Обращаясь к Билли очень уважительно, они просили его рассказать, как получилось, что они с братом отправились сюда наводить справедливость.

Он смотрел на них, переводя глаза с одного на другого. То, что он видел, его глубоко трогало. Водитель и еще двое мужчин, сидевших в кабине, вылезли и тоже встали у заднего борта. Все ждали, что он скажет. В конце концов он объяснил им, что слухи об этом конфликте сильно преувеличены, что его брату всего пятнадцать, так что во всем случившемся виноват он, ибо, будучи старшим братом, должен был лучше заботиться о младшем. Не следовало брать его с собой в чужую страну, где его чуть было не застрелили на улице как собаку. Удивленные столь юным возрастом героя, они в ответ качали головой, повторяя: Quince años. Que gyapo. Que joven tan enforzado. [604]В результате Билли поблагодарил их за заботу о брате и коснулся поля шляпы, после чего все опять сгрудились вокруг него и стали тянуть руки, и он опять пожал руки рабочим, водителю и двоим мужчинам, вышедшим из кабины, а потом развернул коня и, объехав грузовик, направился дальше на юг. Он слышал, как хлопнули сзади дверцы кабины, слышал, как водитель воткнул передачу, и вот уже они, в грохоте и пыли, медленно поплыли мимо. Рабочие, ехавшие в открытом кузове, махали руками, некоторые поснимали шляпы, а один подпрыгнул и, опершись на плечо своего товарища, воздел кверху кулак и выкрикнул: Hay justicia en el mundo. [605]С тем они и исчезли.