Кормак Маккарти - Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Как думаешь, куда девалось остальное стадо?

Понятия не имею.

А что… когда на пастбище дохлая корова, стадо все равно остается?

Смотря отчего она сдохла. Там, где есть волк, стадо пастись не будет.

Думаешь, пока мы тут ковыряемся, волчица уже задрала кого-нибудь еще?

Отец, сидевший перед тем на корточках у тропы, встал, поднял корзину.

Не исключено, сказал он. Не исключено. Ты готов?

Да, сэр.

Верхами переехали пойменный луг и русло, на другом берегу которого сперва углубились в лес, потом двинулись вверх по коровьей тропке, вьющейся вдоль края обрыва. Мальчишка все оглядывался на воронов. Через какое-то время те дружно слетели с дерева и бесшумно опустились снова туда, где был растерзан теленок.

Первую закладку отец сделал чуть ниже перевала, по которому, как им было известно, волчица преодолела кряж. Мальчик сидел в седле и смотрел, как отец, бросив под ноги шерстью вниз коровью шкуру, сошел на нее и поставил корзину.

Из корзины отец вынул кожаные перчатки, натянул их, киркой проделал в земле дыру и всадил туда якорь, рядом уложил цепь и присыпал землей. Потом выкопал неглубокую ямку по форме основания капкана с учетом прочей механики. Приложил к ней капкан, вынул, выкопал чуть глубже, вырытую землю складывая в ящик с сетчатым дном. Отложил кирку, достал из корзины пару скоб в виде буквы «С» и, наложив их на пружины, стал сдвигать, пока не распались в стороны стальные челюсти. Поднял капкан к глазам, проверил зазор насторожки, чуть-чуть вывернул винт и взвел собачку. Скорчившись в изломанной тени и держась к солнцу затылком, он подносил капкан к глазам и разглядывал его на фоне утреннего неба с таким видом, будто настраивает какой-то древний, очень сложный инструмент. Какую-нибудь астролябию или секстант. Или будто он выверяет свое собственное место в окружающем мире. Выверяет и вымеряет по длине дуги, по ее хорде расстояние между собой и остальным миром. Если существует такая вещь, как остальной мир. Если он познаваем. Отец подложил ладонь под открытые челюсти и большим пальцем слегка наклонил тарелочку насторожки.

Чтобы он у нас тут бурундука прихлопнул — этого не надо, сказал отец. А вот чтобы чуть еще и сработал бы — это да!

После чего снял скобы и уложил капкан в ямку.

Челюсти и тарелочку насторожки прикрыл квадратным листом вощеной бумаги, которую потом с помощью короба с сетчатым дном осторожно присыпал землей, на землю накидал лопаткой гумуса и древесного сора, посидел еще над всем этим на корточках, поглядел. На вид — вроде и нет ничего. Наконец вынул из кармана куртки бутылочку Эколсова снадобья, вынул пробку, сунул в горлышко палочку, после чего воткнул палочку в землю сантиметрах в тридцати от капкана, вновь заткнул бутылочку пробкой и убрал в карман.

Потом отец поднялся, передал корзину мальчику; нагнувшись, поднял три конца телячьей шкуры вместе с попавшей на нее землей и прямо со шкуры ступил в стремя. Угнездившись верхом, втащил шкуру, положил ее на луку седла и задом отвел коня от капкана.

Ну что, сумеешь повторить? — спросил он.

Да, сэр. Думаю, да.

Отец кивнул:

Эколс, бывало, даже подковы с лошади снимал. Специальные такие тапки из коровьей шкуры к копытам привязывал. Оливер говорит, когда Эколс ставил капканы, он наземь не ступал вовсе. Прямо так их и устанавливал, не спешиваясь!

Как же это он умудрялся-то?

А вот черт его знает!

Мальчик сидел, держа плетеную корзину на колене.

У себя пристрой, сказал отец. Если следующий будешь ставить сам, она тебе понадобится.

Да, сэр, сказал Билли.

Установив к полудню еще три капкана, они встали на перекус в роще мэрилендского дуба у истоков распадка Кловердейл-Крик. Устроились полулежа и ели бутерброды, поглядывая через ущелье на горы Гваделупе и на юго-восток, где через горные отроги переплывали облака, тенями наползая на широкую долину Анимас-Вэлли, за которой в голубой дали смутно маячили горы Мексики.

Думаешь, сумеем ее поймать? — спросил сын.

Если б не думал, меня б тут не было.

А что, если она уже попадалась в капканы или еще каким-нибудь боком с ними сталкивалась?

Тогда поймать ее будет трудно.

А ведь у нас тут, пожалуй, и нет волков-то — кроме тех, что из Мексики забредают! Правда же?

Да вроде бы.

Поели еще. Доев последний бутерброд, бумажный мешок из-под съестного отец сложил и сунул в карман.

Ну, ты готов? — спросил он.

Да, сэр.

Когда уже по территории усадьбы ехали к конюшне, навалилась зверская усталость: тринадцать часов они были в пути. Последние два часа ехали в темноте, дом тоже стоял темный, и только кухонное окошко светилось.

Иди в дом, садись ужинать, сказал отец.

Да я ничего еще…

Давай-давай. Конями я тут сам займусь.

Говорят, черту государственной границы волчица пересекла примерно на тринадцатой минуте сто восьмого меридиана; перед этим в миле к северу от границы перебежала старое шоссе Нейшнз-роуд и вверх по руслу ручья Уайтвотер-Крик двинулась на запад, все дальше в горы Сан-Луи, затем, свернув по ущелью к северу, преодолела хребет Анимас-Рейндж и, перейдя долину Анимас-Вэлли, оказалась в горах Пелонсийос. На ляжке свежая отметина — едва успевшая зарубцеваться рана в том месте, куда еще в горах мексиканского штата Сонора две недели назад ее укусил супруг. Он укусил ее, потому что она отказывалась его бросить. Потом стоял с передней лапой, зажатой железными челюстями капкана и рычал на нее, пытался прогнать, заставить встать и уйти, а она легла, чуть отступя от того места, куда его еще пускала цепь, — и ни с места. Скулила, прижимала уши, но не уходила. Утром приехали люди на лошадях. Стоя в сотне ярдов на откосе, она смотрела, как он встал им навстречу.

Неделю она бродила по восточным отрогам Сьерра-де-ла-Мадейры. Когда-то ее предки в этих местах охотились на верблюдов и первобытных карликовых лошадок. А ей еды перепадало маловато. Здесь давно уже едва ли не всю дичь повыбили. И чуть не все леса свели, скормили ненасытным топкам паровых похверков — машин для измельчения руды. Так что волки здесь давно переключились на домашнюю скотину, чья дурость, впрочем, до сих пор повергает их в изумление. Истошно мыча и истекая кровью, на подламывающихся ногах коровы бросаются невесть куда по горному лугу, ревмя ревут и путаются в ограждении, волоча за собою проволоку и выдернутые столбы. А фермеров послушать, так это волки будто бы настолько озверели, что режут домашний скот с жестокостью, которой раньше было вроде незаметно, когда они охотились на лесную дичь. Коровы словно пробуждают в них какую-то особенную ярость. Будто волки мстят им за нарушение старинного порядка. Несоблюдение старых обрядов. Природных правил.