Лэрри Макмуртри - Дороги на Ларедо

Как только Мария с Роберто ушли, Джо вынес чемоданчик в соседнюю комнату, зажег лампу и внимательно рассмотрел его. На чемоданчике был маленький замочек, но он открыл его куском проволоки.

Внутри чемоданчика, в бархатных углублениях, лежала самая красивая винтовка из всех, какие ему приходилось видеть. Ствол был тяжелый, как у большинства хороших ружей. По мнению Джо, это придавало ружью внушительность. Винтовка была не просто винтовкой. Она была так искусно изготовлена, что с ней в руках он казался себе на голову выше всех остальных людей. Приклад из редкого дерева сверкал полировкой, изящно изгибались спусковые крючки. Ни одно ружье никогда не привлекало Джо так, как эта немецкая винтовка. И он немедленно решил, что должен иметь, ее или другую, такую же хорошую, а может быть, и лучше. Если ему придется убить старого немца, он сделает это, но только не сейчас.

Таким же притягательным, как сама винтовка, был маленький оптический прицел, гнездившийся в особом бархатном углублении. Он имел приспособление для крепления к стволу. Джо установил прицел и посмотрел сквозь него. Даже в полутемной комнате, в тусклом света лампы, прицел творил чудеса, приближая отдаленные предметы настолько, что они оказывались перед носом. Джо тихо выбрался из дома и стал прицеливаться при свете луны, решив, что проделает то же самое на рассвете. Иметь прицел все равно, что иметь более зоркий глаз. Винтовка была так хорошо сбалансирована, что Джо не сомневался в том, что поразит любую цель на большом расстоянии. Он мог лежать на крыше в своей деревне и убивать гринго за рекой в Пресидио. А если еще будет сильный ветер, то они даже не услышат звуков выстрелов. Из троих гринго, разгуливающих по улицам, через секунду может остаться один, и он даже не успеет сообразить, откуда стреляли.

Джо все время думал о том, как украсть винтовку. Он мог бы сбежать с ней туда, где его никто не найдет. Он знал горы на юге в огромной излучине реки как свои пять пальцев. Прерия тоже не была ему чужой. Он мог прожить в горах несколько лет, питаясь жареным мясом косуль. Но ведь это не единственная в мире отличная винтовка. В Мехико таких, должно быть, много, а может быть, есть даже получше.

Он просидел у дома матери почти до рассвета, не выпуская ружья из рук. Затем снял прицел, разобрал винтовку на части и аккуратно уложил в чемоданчик. В нем боролись два противоречивых чувства. Одно подталкивало к тому, чтобы взять винтовку и сбежать, а другое заставляло учиться терпению. Среди апачей самыми лучшими охотниками были самые терпеливые мужчины племени. Хотя выжидать трудно, они выжидали. Лучшие охотники не брали первую попавшуюся косулю, они выжидали, когда появится самая жирная. И стреляли только тогда, когда были уверены в успехе. Джо решил поступить так же. Он выстрелит, когда будет уверен, что не промахнется.

Утром, когда старый немец проснулся, Джо вежливо спросил про чемоданчик. Старик сделал удивленный вид, но после нескольких чашек крепкого кофе Марии открыл его и показал винтовку. Он объяснил назначение маленького прицела и показал Джо, как тот устанавливается. Джо притворился пораженным, когда смотрел в прицел.

Позднее старый немец подошел к Джо и спросил, не хочет ли он пострелять с ним из винтовки и посоревноваться в меткости.

— Если мы станем стрелять, то я выиграю, — заявил Джо. Он ничего не имел против старика, пока не увидел, как тот смотрел на его мать, когда она наклонилась, чтобы вытащить клеща из уха их старой собаки. Мать почему-то любила этого старого рыжего пса, несмотря на его сломанный хвост и незаживающую рану от копья.

Джо считал мать распутной и не сомневался, что, случись Роберто Санчесу погибнуть, она тут же найдет себе другого. Только распутная может четырежды выходить замуж, думал Джо, но от этого его ненависть к тем, кто помогал ей в ее распутстве, не становилась меньше. Увидев, что старый Лихтенберг заглядывается на мать, он решил, что когда-нибудь обязательно убьет его. Ну а пока придется преподать ему урок стрельбы.

Джо отнес несколько тыкв подальше к реке и расставил их в ряд на скалистом берегу.

— Но это же слишком далеко, — пожаловался Лихтенберг, когда Джо вернулся. Что-то беспокоило его в этом светлокожем мексиканском парнишке, на лице которого застыло каменное выражение, характерное для некоторых индейцев, особенно тех, что обитали в горах. Мать же у него была что надо. Этим утром Лихтенберг собирался продолжить свой путь, но теперь стал подумывать о том, чтобы задержаться на несколько дней. Может быть, за одну-две монеты мамаша согласится отлучиться с ним ненадолго. Путешествуя по Мексике, он часто покупал коричневых женщин и мог позволить себе еще одну.

Но вначале он покажет мрачному блондину, как надо стрелять.

— Ты первый, — сказал Лихтенберг. — Когда промажешь, стрелять буду я.

Джо выстроил на камнях восемь тыкв. Взяв красивую винтовку в руки, он разнес их вдребезги одну задругой.

Лихтенберг был поражен. Парень никогда, наверное, даже не держал такую винтовку в руках и тем не менее ни разу не промахнулся На такое способны только индейцы, которые, по его убеждению, обладали более острым зрением, чем белые. В прерии индейцы иногда могли разглядеть такое, чего он не видел даже в бинокль. Ориентиры, явные для них сразу, он начинал различать только через несколько часов пути. В этом парне, должно быть, течет индейская кровь, подумал он.

Джо установил еще восемь тыкв. Лихтенберг в свою очередь тоже разнес их все.

— Ничья, — облегченно выдохнул он. В этот день руки у него немного подрагивали, и было бы стыдно оказаться побитым из собственной винтовки, да еще мальчишкой, никогда не державшим в руках немецкого ружья.

— Мы можем пострелять еще? — вежливо поинтересовался Джо. — Я подыщу что-нибудь поменьше.

Лихтенберг не горел желанием продолжить соревнование. Его вполне устраивала ничья, но парень смотрел с таким вызовом, что он, как честный немец, не мог не принять его.

На этот раз Джо насобирал десять маленьких колючих кактусов, стараясь не пораниться их тонкими иголками.

— Хотите быть первым? — спросил он.

— Нет, ты первый. — Лихтенберг уже сожалел, что предложил парню соревнование. Лучше бы он остался в хибаре и ждал, когда уйдет отец семейства. Затем можно было бы попробовать пустить в ход свои деньги. А сейчас старика одолевало дурное предчувствие. Создавалось впечатление, что учителем был мальчишка, который казался более уверенным в себе, чем он. У парня были молодые глаза, привычные к огромному пространству пустыни, которую мог охватить лишь орел в полете. Лихтенберг сомневался в том, что сможет попасть в кактус на таком расстоянии даже с помощью прицела.