Уилбур Смит - Пылающий берег

Гарри славился своим изысканным вкусом в еде, а кроме того, он собрал один из лучших винных погребов в стране. Своего шеф-повара зулуса он переманил из Национального Клуба в Дурбане, а потому получить приглашение на обед к нему стремились многие, хотя поездка в его поместье обычно подразумевала путешествие на поезде и остановку на ночь в Тейнисграале.

— Пусть милейший Джозеф Робинсон имеет титул баронета, под которым, кстати сказать, скрывается во многих отношениях беспринципный негодяй, слишком хитрый, чтобы его поймали за руку. Вполне возможно, что у него денег больше, чем у самого старого Сесила Джона, — между прочим, копи «Робинсон Дир» и «Робинсон Голдмайн» принадлежат ему, так же как и банк Робинсона. Но при этом он самый большой скряга, каких я когда-либо встречал в своей жизни. Может истратить 10 000 фунтов на картину, но не даст и пени голодающему. Кроме всего прочего, бессердечный тиран и, повторяю, самый жадный из всех знакомых мне людей. И не удивительно, что, когда премьер-министр только заикнулся о присвоении ему титула пэра, повсюду раздались такие вопли возмущения, что он вынужден был отказаться от этой затеи.

— Если это такой ужасный тип, зачем вы его приглашаете, папа?

Гарри театрально вздохнул.

— Это та цена, которую я вынужден платить за свое искусство, дорогая. Я намерен выудить из этого типа некоторые факты, которые мне нужны для моей новой книги. Он единственный из живущих, кто может сообщить их мне.

— Ты хочешь, чтобы я охмурила его для тебя?

— О, нет, нет! Этого, к счастью, делать не придется, но ты могла бы надеть какое-нибудь симпатичное платье, мне кажется.

Сантен выбрала платье из желтой тафты с лифом, расшитым мелким жемчугом. Как всегда, Анна помогала ей причесывать волосы и одеваться к обеду.

Она вышла из своей ванной, что являлось одной из больших и очень приятных привилегий ее новой жизни, закутав влажное тело в купальный халат и обмотав полотенцем голову. Шла по желтому деревянному полу, оставляя на нем мокрые следы.

Анна сидела на краю кровати и перешивала крючок и петлю на спинке платья, откусывая нитку зубами и выплевывая кусочки на пол.

— Я выпустила целых три сантиметра. По-моему, ты зачастила на всякие обеды, юная леди.

И с осторожностью разложив платье на кровати, Анна встала позади Сантен, чтобы причесать ее.

— Я действительно очень хочу, чтобы ты села с нами за обеденный стол, — ворковала та. — Здесь ты не прислуга.

Сантен не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что связь между Анной и Гарри крепнет и расцветает с каждым днем. Но до сих пор она не находила подходящего предлога, чтобы заговорить об этом со старым другом, хотя не терпелось разделить с ней эту радость — пусть не ее собственную.

Анна схватила серебряную щетку для волос и стала сильными размашистыми движениями расчесывать ей волосы, запрокинув назад голову.

— Ты хочешь, чтобы я попусту тратила время на то, чтобы слушать эту болтовню, похожую на гусиное гоготание?

И Анна так умело имитировала шипящие звуки английского языка, что Сантен расхохоталась от восторга.

— Нет уж, спасибо. Я ни слова не понимаю во всей этой умной болтовне. Старая Анна будет чувствовать себя гораздо счастливее и принесет гораздо больше пользы на кухне, приглядывая за ухмыляющимися черными плутами.

— Но папа Гарри так хочет, чтобы ты присоединилась ко всем нам, он так много говорил мне об этом. Думаю, ты ему нравишься все больше.

Смешно поджав губы, Анна фыркнула.

— Ну, ладно, хватит этой чепухи, молодая леди, — суровым голосом произнесла она и стала прилаживать тонкую золотистую сетку на волосы Сантен, пряча ее непослушные кудри под желтыми битками, густо разбросанными по сетке. — Pas mal! (Неплохо!) — Отошла и одобрительно кивнула.

— Ну, а теперь платье.

Она направилась, чтобы принести платье с кровати, пока Сантен, скинув с себя халат, стояла перед зеркалом голая.

— Шрам на ноге заживает очень хорошо, но ты по-прежнему ужасно коричневая, — подытожила было Анна, но внезапно умолкла, держа желтую тафту на вытянутых руках, пристально смотря на Сантен и растерянно хмурясь.

— Сантен! — чуть не взвизгнула она. — Когда у тебя последний раз были плохие женские дни?

Та инстинктивно наклонилась, подхватила халат и прикрылась им, словно защищаясь.

— Я была больна, Анна. Сотрясение мозга, и воспаление на ноге.

— Когда в последний раз у тебя были плохие дни?

— Ты просто не понимаешь. Я была больна. Разве ты не понимаешь, когда у меня было воспаление легких, тоже была задержка…

— Но не с тех же пор, как ты вырвалась из пустыни! — Анна сама ответила на свой вопрос. — Не с тех же пор, как ты пришла из пустыни с этим немцем, с этой помесью, этим немцем-африканесом!

Отбросив платье в сторону, она стянула с Сантен халат.

— Нет, Анна, я просто была больна. — Сантен вся дрожала. До этой самой минуты ее мозг как будто напрочь отвергал ту ужасную возможность, которая только что была высказана вслух.

Анна осторожно приложила свою мозолистую руку к животу Сантен, и та съежилась от этого прикосновения.

— Я ни одной минуты не верила ему, этому негодяю с кошачьими глазами и желтыми волосами и с этой здоровенной штукой под брюками. Теперь я понимаю, почему ты даже разговаривать с ним не захотела, когда мы уезжали, почему ты смотрела на него, как на врага, а не как на своего спасителя.

— Анна, у меня и раньше бывали задержки. Это могло бы…

— Он тебя изнасиловал, моя бедная девочка! Он надругался над тобой! Что ты могла поделать? Разве не так?

Сантен поняла, какой выход предлагает Анна, и ей до ужаса захотелось согласиться.

— Он заставил тебя, моя девочка, разве нет? Скажи Анне.

— Нет. Он не принуждал меня.

— Ты позволила ему? Ты разрешила?.. — в лице Анны появилась брезгливость.

— Я была до такой степени одинока. — Сантен упала на стул, закрыв лицо руками. — Я не видела ни одного белого человека почти два года, а он был так добр и так красив; кроме того, я была обязана ему своей жизнью. Разве ты не понимаешь, Анна? Пожалуйста, скажи, что понимаешь!

Анна обхватила ее своими крепкими полными руками, Сантен прижалась к ее мягкой теплой груди, и обе замолчали, потрясенные и испуганные.

— Ты не можешь родить его, — сказала наконец Анна. — Нам нужно избавиться от этого.

Страшный смысл ее слов напугал Сантен еще больше, она задрожала всем телом, пытаясь ухватиться за любую спасительную мысль.

— Мы не можем принести еще одного незаконнорожденного в Тейнисграаль, они такого не выдержат. Стыд ужасный. Они приняли одного, но ни минхерц, ни генерал не в состоянии будут принять другого. Ради всея нас, ради семьи Мишеля и Шаса и тебя самой, ради всех, кого ты любишь, избавься от этого. Выбора у тебя нет.