Уилбур Смит - Пылающий берег

Все снова зашевелились, и тогда головы повернулись в сторону Майкла, потому что он был старший и, естественно, выступал их представителем. Майкл подул на свои пальцы, а затем стал их скрупулезно изучать.

— Есть ко мне вопросы?

Хэнк откашлялся.

— Да? — Эндрю выжидательно повернулся к нему, но Хэнк снова затих в своем кресле.

— Давайте разберемся с этим, — наконец заговорил Майкл. — Все мы будем летать по два часа на патрулирование на рассвете и в сумерки, это — четыре часа, а затем еще дополнительные четыре часа в течение дня. Моя арифметика верна — получается восемь часов в воздухе да еще, может быть, с боем в день?

— Ну и голова наш капитан Кортни, — кивнул Эндрю.

— Моему профсоюзу это не понравится. — И все рассмеялись нервным, пронзительным хором, но быстро стихли. Восемь часов — это очень много, слишком много, ни один человек не смог бы проявить столько бдительности и затратить столько нервной энергии, необходимых для того, чтобы выдержать такой продолжительный боевой полет в течение одного дня. Их же призывали делать это день за днем без обещания передышки.

— Есть другие вопросы?

— А обслуживание и ремонт самолетов?

— Мак обещал мне, что сможет его выполнять, — ответил Хэнку Эндрю. — Что-нибудь еще? Нет? Хорошо, джентльмены, напитки — за мой счет.

Но паломничество к бару было жидким, и никто не обсуждал новые приказы. Пили тихо, но решительно, избегая смотреть друг другу в глаза. А что тут обсуждать?

Граф де Тири, имея в перспективе сорок тысяч гектаров пышных сельских земель, высказал восторженное одобрение свадьбе и так пожал руку Майклу, словно сворачивал шею страусу.

Анна прижала Сантен к своей груди.

— Моя малышка! — пропыхтела она, а крупные слезы медленно просачивались из морщин вокруг глаз и потом сбегали по лицу. — Ты собираешься покинуть Анну!

— Анна, не будь такой глупой, ты всегда будешь мне нужна. Ты можешь поехать со мной в Африку. — И тут Анна заплакала во весь голос.

— Африка! — И продолжала еще более скорбно: — Что же это будет за свадьба? Гостей нет, их не пригласить, Рауль, шеф-повар, в окопах сражается с бошами, о, моя детка, это будет позорная свадьба!

— Придет священник, и генерал, дядя Мишеля, обещал… и пилоты из эскадрильи. Это будет чудесная свадьба, — возражала ей Сантен.

— Ни хора, — всхлипывала Анна, — ни свадебного пира, ни подвенечного платья, ни медового месяца.

— Петь будет папа, у него чудесный голос, а мы с тобой испечем пирог и заколем одного из молочных поросят. Можно переделать мамино подвенечное платье, мы с Мишелем можем провести свой медовый месяц здесь, точно так же, как папа и мама.

— О, моя маленькая! — У Анны снова потекли слезы, их не так-то просто было осушить.

— Когда свадьба? — Граф все еще не оставлял руку Майкла. — Назовите день.

— В субботу, в восемь часов вечера.

— Так скоро! — застонала Анна. — Почему так скоро?

Граф ударил себя по бедру, так как его осенило вдохновение:

— Мы откроем бутылку самого лучшего шампанского и, возможно, даже бутылку коньяка «Наполеон»! Сантен, моя малышка, где ключи? — На этот раз она не могла ему отказать.

Они лежали в объятиях друг друга в своем гнездышке из одеял и соломы, и в сбивчивых фразах Майкл пытался объяснить ей новые приказы, данные эскадрилье. Она не могла до конца осознать их страшного смысла. Только поняла, что он подвергнется ужасной опасности, и старалась удержать его изо всех сил.

— Но ты ведь будешь на месте в день нашей свадьбы? Что бы ни случилось, ты придешь ко мне в день нашей свадьбы?

— Да, Сантен, я буду с тобой.

— Поклянись мне, Мишель.

— Я клянусь.

— Нет! Нет! Поклянись самой страшной клятвой, какую только можешь придумать.

— Клянусь своей жизнью и моей любовью к тебе.

— Ах, Мишель, — сказала она и прижалась к нему, наконец удовлетворенная. — Я буду высматривать тебя, когда ты будешь пролетать, каждым ранним утром и каждым вечером и буду видеться с тобой здесь каждую ночь.

Они любили друг друга неистово, с безумием в крови, словно пытались поглотить друг друга, ярость ласк истощила их, и они спали, обнявшись, пока Сантен не проснулась. Птицы в лесу вели перекличку, первый утренний свет просачивался в амбар.

— Мишель! Мишель! Уже почти половина пятого. — При свете лампы она сверилась с золотыми часами, приколотыми к жакету.

— О, Господи! — Майкл начал натягивать одежду, пошатываясь со сна. — Я опоздаю на утренний патруль…

— Нет. Не опоздаешь, если отправишься немедленно.

— Я не могу оставить тебя.

— Не спорь! Иди, Мишель! Иди быстрее.

Сантен бежала, скользя по грязной тропинке, но была полна решимости к моменту взлета эскадрильи быть на холме, чтобы помахать летчикам на прощание.

У конюшни остановилась, тяжело дыша, и сжала ладонями грудь, пробуя восстановить дыхание. Шато был погружен во тьму и лежал, подобно спящему зверю на рассвете, и она почувствовала прилив облегчения.

Медленно пересекла двор, дав себе время отдышаться, а у двери тщательно прислушалась, прежде чем пробраться в кухню. Стянула запачканные грязью сапоги и поставила их в сушильный шкаф, а затем поднялась по лестнице, держась ближе к стене, чтобы не пискнули ступени под ее босыми ногами.

Испытав новый подъем облегчения, она открыла дверь в свою каморку, на цыпочках вошла и закрыла дверь за собой. Повернулась лицом к кровати и застыла от удивления: вспыхнула спичка, ее поднесли к фитилю лампы, и комната расцвела желтым светом.

Анна, которая только что зажгла лампу, сидела на кровати Сантен в накинутой на плечи шали и кружевном чепце на голове. Ее красное лицо было неумолимым и грозным.

— Анна! — прошептала Сантен. — Я все объясню… ты не сказала папе?

Тут стул, стоявший у окна, скрипнул, и она обернулась, чтобы увидеть своего отца сидящим на стуле и смотрящим на нее единственным недоброжелательным глазом.

Она никогда не видела на его лице подобного выражения.

Анна заговорила первой:

— Моя малютка уходит по ночам, чтобы развратничать с солдатами.

— Он не солдат, — запротестовала Сантен. — Он — авиатор.

— Распутство, — произнес граф. — Дочь дома де Тири ведет себя, как вульгарная девка.

— Папа, мне предстоит стать женой Мишеля. Мы все равно что женаты.

— Нет, не женаты, по крайней мере, до субботнего вечера. — Граф поднялся на ноги. Под глазом у него было темное пятно от бессонницы, а густая грива волос стояла дыбом.

— До субботы, — голос его перерастал в сердитый рев, — ты, дитя, будешь сидеть взаперти в этой комнате. Ты будешь находиться здесь до тех пор, пока до начала церемонии не останется один час.

— Но, папа, я должна идти на холм…

— Анна, возьми ключ. Я оставляю ее на твое попечение. Она не должна покидать дом.