Уилбур Смит - Пылающий берег

— Мишель, я боюсь встречи с таким человеком, — серьезно пробормотала Сантен.

— Но почему же…

— Боюсь, что могу влюбиться в него.

Майкл радостно рассмеялся:

— И я боюсь. Боюсь, что он влюбится в тебя!

Штаб полка временно размещался в заброшенном монастыре на окраине Амьена. Монастырский сад был запущенным и заросшим с прошлой осени, с тех пор, как во время боев монахи покинули его, и кусты рододендронов превратились в джунгли. Постройки монастыря из красного кирпича были покрыты мхом и карабкающейся к серой крыше глицинией. Кирпичи утыканы старыми осколками снарядов.

Молодой военный в чине второго лейтенанта встретил их у парадного входа.

— Должно быть, вы — Майкл Кортни, а я — Джон Пирс, адъютант генерала.

— О, здравствуйте. — Майкл поздоровался за руку. — А где же Ник ван дер Хеевер?

Ник учился с Майклом в школе и был адъютантом генерала с того самого времени, как полк прибыл во Францию.

— О, разве вы не слышали? — Джон Пирс стал серьезным и употребил выражение, обычно звучавшее, когда кто-нибудь спрашивал об убитом знакомом. — Я боюсь, что Ник купил себе «ферму».

— Господи, не может быть!

— Боюсь, что так. Он был на передовой с вашим дядей. Снайпер достал его. — Но внимание лейтенанта было рассеянным. Он не мог отвести глаз от Сантен. Майкл натянуто-вежливо познакомил их и тут же прервал разыгранную лейтенантом пантомиму восхищения.

— Где мой дядя?

— Он просил вас подождать. — Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.

Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов [77].

— Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… — Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. — Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?

Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:

— С коготками, пожалуйста. — Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.

Адъютант налил Майклу виски.

— Извините, но у меня действительно есть кое-какие… — Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.

— Смотри, — прислонилась она к нему, — на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.

— Не все, — мягко возразил Майкл. — Для солдата весна — время смерти.

— О, Мишель, — начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.

Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода — густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.

«Это глаза Мишеля!» — подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.

— Дядя Шон! — воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.

— Мой мальчик.

«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», — поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб — широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.

Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.

«Они одинаковые, — поняла она, — и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»

Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.

— Так вот это и есть та самая молодая леди?

— Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.

— Мишель мне много рассказал… очень много… — Сантен споткнулась на английской фразе.

— Говори по-фламандски! — быстро вмешался Майкл.

— Мишель мне все о вас рассказывал, — послушалась она, и генерал радостно заулыбался.

— Вы говорите на африкаанс! — От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.

— Это не африкаанс. — И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.

— Давайте обедать! — воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. — У нас так мало времени…

— Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.

Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.

Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.

«Очень хорошо, mon General [78], смотрите, сколько хотите, но я — это я и Мишель — мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.

«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, — размышлял Шон. — Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, — решил он, — но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.