Уилбур Смит - Птица солнца

Во всем царстве был только один человек, которому хватало мужества и честности вести себя при царе естественно, невзирая на последствия.

«Он мне нужен, — подумал Ланнон. — Он нужен мне гораздо больше, чем я ему. Все его любят, но только он один искренне любит меня».

Он поморщился, припомнив, как Хай бросил ему вызов. Именно он, Ланнон Хиканус, сорок седьмой Великий Лев Опета, больше страдал от их отчуждения.

«Больше я не отпущу его, — поклялся он себе. — Никогда не позволю ему уйти. — И честно признался, что ревнует. — Я уничтожу всякого, кто встанет между нами. Он мне нужен».

Царь задумался о последней поездке Хая Бен-Амона. Неужели дело было действительно таким важным и срочным, что верховный жрец, взяв с собой две когорты своего легиона и пророчицу Опета, отправился на 400 миль, чтобы освятить маленький храм богини в заброшенном гарнизоне на краю Северного царства? Скорее Хай покинул Опет по какой-то иной причине, а в результате Ланнон скучал, раздражался и чувствовал себя одиноким. Хай знал, что Ланнон собирался праздновать свои именины.

Ланнона отвлек топот солдатских ног. Он отвернулся от окна в тот момент, когда в комнату вбежали три военачальника, С ними был центурион в пыльном плаще и нечищенных доспехах. Пыль была в его бороде, покрывала сандалии. Он шел быстро и издалека.

— Мой господин. Плохие новости.

— В чем дело?

— Восстание рабов.

— Где?

— В Хилии.

— Сколько?

— Много. Мы точно не знаем. Этот человек, — префект указал на центуриона, — сам видел.

Ланнон повернулся к усталому центуриону.

— Говори! — приказал он.

— Я был в патруле, государь. Отряд из пятидесяти человек на севере. Мы увидели дым, но когда подошли к шахте, все было кончено. Бараки рабов открыли, гарнизон перебили. — Он помолчал, вспоминая мертвецов со вспоротыми животами и кровавое месиво у них между ног. — Ушли, все, кроме больных и хромых. Этих оставили.

— Сколько?

— Около двухсот.

— Что вы с ними сделали?

— Предали мечу.

— Хорошо! — Ланнон кивнул. — Продолжай!

— Мы пошли за главным отрядом рабов. Когда они вышли из Хилии, их было больше пяти тысяч и они двинулись на север.

— На север, — прорычал Ланнон. — Конечно, к реке.

— Они идут медленно, очень медленно. А по пути все грабят и жгут. Мы шли за ними по столбам дыма и стаям стервятников. Население разбегается перед ними, бросая все. Они пожирают землю, как саранча.

— Сколько? Сколько? — спрашивал Ланнон. — Мы должны знать!

— Они открыли бараки в Хилии, в Тие и на десятке других рудников, и все рабы с полей примкнули к ним, — ответил центурион.

Один из военачальников рискнул предположить:

— Их должно быть не меньше тридцати тысяч.

— Самое малое, государь, — согласился центурион.

— Тридцать тысяч, во имя Баала, — прошептал Ланнон. — Так много! — Но тут его охватил гнев, и он резко заговорил: — Какие силы противостоят им? Сколько легионов?

— В Зенге — два, — сообщил один из командиров.

— Они не успеют, — ответил Ланнон.

— Один легион здесь, в Опете.

— Слишком далеко, слишком далеко, — прорычал Ланнон.

— И еще два на южном берегу большой реки.

— Они разбросаны по гарнизонам на пятистах милях. А все остальные распущены? — спросил Ланнон. — Сколько потребуется, чтобы собрать их?

— Десять дней.

— Долго, — выпалил Ланнон. — Восстание нужно подавить безжалостно. Это чума, она распространяется, как огонь в сухом папирусе. Нужно изолировать его и погасить. Погасить каждую искру. Какие еще у нас силы?

— Угодный Баалу, — почтительно сказал один из военачальников, и Ланнон посмотрел на него. Он забыл о Хае. — Он в Синале, точно на пути рабов на север.

— Хай! — негромко сказал Ланнон и замолчал. Его военачальники тем временем горячо заспорили.

— У него только всего две когорты — тысяча двести человек, а ему противостоит армия в тридцать тысяч.

— Не армия, а толпа рабов.

— Но тридцать тысяч.

— Мы не можем вовремя выслать ему подкрепления.

— Было бы глупо сражаться при таком соотношении сил, а высокородный Хай Бен-Амон не глупец.

— Ближайшие резервы в Сетте, на реке.

— Бен-Амон не будет сражаться, — заявил один из них, и все посмотрели на Ланнона, ожидая, что он скажет.

Ланнон улыбнулся.

— Успокойтесь. Бен-Амон будет сражаться. В избранное им самим время, в избранном месте угодный Баалу даст бой. — Улыбка царя исчезла. — Через четыре часа со всеми имеющимися силами я выступаю на подмогу Бен-Амону. Отдайте приказ собрать все расформированные легионы, пошлите гонцов в Зенг.

— Будет сражение? — спросила Танит. Ее глаза горели, губы раскрылись в предвкушении. — Настоящее сражение, как те, о которых ты поешь?

Хай улыбнулся, не отрываясь от столика, на котором писал приказ командиру гарнизона Сетта.

«Собери все войска своей округи за стенами города. Сообщи запасы копий, стрел и другого оружия. Сколько слонов в твоем распоряжении? Прикажи галерам речного дозора бросить якорь в пределах стен и ждать моих приказаний. Сообщи уровень воды в реке. Какие броды доступны для перехода? В шесть дней я прибуду и приму командование. Я намерен воспрепятствовать врагу переправиться через реку и…»

Танит соскользнула с ложа и пересекла палатку. Она подошла к Хаю сзади и осторожно пощекотала ему ухо.

— Мой господин.

— Танит, я очень занят. Это важно.

— Не более важно, чем ответить на мой вопрос, будет ли сражение.

— Да, — кратко ответил Хай. — Да, будет.

— Хорошо! — Танит захлопала в ладоши. — Никогда не видела настоящего сражения.

— И не увидишь, — мрачно сказал Хай и вернулся к приказу. — Завтра ты уедешь на боевом слоне, под охраной пятидесяти человек. Вернешься в Опет до окончания беспорядков.

Танит вернулась на ложе и раскинулась на нем, проказливо разбросав одежды и обнажив стройные бедра. Она уставилась в затылок Хаю, и губы ее упрямо сжались.

— Это ты так решил, божественный, — неслышно сказала она.

Лежа без сна, Танит прислушивалась к голосам Хая и его командиров, обсуждавших предстоящую кампанию. Ее палатка очень удобно располагалась рядом с палаткой верховного жреца, так что неосвещенное пространство между ними можно было пересечь незаметно для часовых. Это путешествие в Синал Хай задумывал как любовное свидание, как бегство от ограничений Опета.

Айна, старая жрица, что-то забормотала во сне. Танит подобрала свою сандалию и швырнула в нее. Айна икнула и замолкла.

Танит была слишком взбудоражена происходящим, чтобы уснуть. На них надвигалась армия рабов, десятки тысяч дикарей, оставляя за собой широкую полосу насилий, убийств и выжженной земли.

Весь день в лагерь стекались беглецы, каждый приносил новые истории, полные ужаса и смерти. Этим варварам противостояли Хай Бен-Амон и горстка героев, которые численно уступали врагу один к двадцати. О таких битвах слагают легенды, и Танит не собиралась пропускать ни мгновения. В ее представлении исход был предрешен: в песнях герой всегда побеждает. Он любимец богов и потому непобедим. Жаль, что Хай в своем обычном мужском высокомерии становится неразумен, но у Танит были свои планы.