Ульяна Гринь - Заоблачная. Я, ведьма

Пройдясь по берегу, я отыскала уютный симпатичный заливчик, с трёх сторон укрытый кустами смородины. При виде ягод у меня аж слюнки потекли, так захотелось кисленького, но пробовать я не решилась — из меня тот ещё ботаник, кто знает, может, это и не смородина вовсе, а волчья ягода! Поэтому я быстро огляделась по сторонам и, не увидев ни души, нырнула в кусты. Заливчик был хорош всем — чистый, низкий, сквозь воду видно прибрежный песочек с камушками. Решительно разделась догола и попробовала пальцем ноги воду. Никто меня здесь не увидит, искупаюсь по-быстрому, а то даже волосы уже сосульками висят. Сушить вещи негде, лучше уж нагишом.

Вода была тёплой, не парной, как любят описывать её в книгах, а приятной, как чуть подогретое в микроволновке молоко. Дно скользило под ногами, но я мужественно двинулась вперёд, стараясь не думать о подводных обитателях. Погрузившись почти по плечи — заливчик оказался неожиданно глубоким, — я зачерпнула воду ладонями и умылась. О, какое блаженство! Последний раз я видела чистую воду в ДММ, какая жалость, что не захватила с собой зубную щётку! Но не стоит просить от жизни много, сама всё даст, когда придёт время. А пока зубы можно и пальцем потереть, прополоскать и решить, что сойдёт.

Я самозабвенно плескалась в тёплой водичке, наслаждаясь одиночеством и чистотой собственного тела, как вдруг почувствовала щекотливое прикосновение чьих-то пальцев. Взвизгнув от ужаса, я забилась в панике, безнадёжно загребая ладонями и теряя дно. Тонкая рука поддержала меня, а тихий звонкий смешок привёл в ужас. О боги! Бежать! Подальше от проклятого озера!

Рядом со мной вынырнула голова с длинными светлыми волосами, в которые были вплетены мокрые кувшинки и ряска. Лукавая улыбка растянула пухлые голубоватые губы, а большие белёсые глаза блеснули в свете заходящего солнца:

— Ну? Чего орёшь? Не узнала, что ли?!

— А что, должна была? — трясясь от пережитого потрясения, я едва сдерживала клацающие зубы. Русалка — это уже слишком! Только русалки мне сейчас и не хватало для полного счастья!

Она нырнула и показалась снова уже в метре от меня:

— Неужели, правда, забыла?!

Злая гримаска исказила её милое личико, и я пробормотала неизвестно отчего:

— Улыбнись, а то некрасивая…

Русалочка захлопала в ладоши:

— Притворяка! Вспомнила!

— Маришка…

— А ты выросла! — она оглядела меня деловито, потом завистливо буркнула: — Какая у тебя грудь большая! А у меня так и осталась малюпусенькая…

Марина, русалка, дочка водяного… Мы плескались в этом озере, когда были детьми! И Дала играла с нами, используя водную гладь как зеркало. Она пряталась, а мы искали и, когда находили, баламутили дно, чтобы близняшка в свою очередь искала нас сквозь коричневое облако ила. А ещё у Маришки были сестры…

Словно услышав мои мысли, в озере заплескалось, захихикало, защекотало ноги десятками пальчиков. Нашествие! Русалок было семь или восемь, я никак не могла их пересчитать, поэтому бросила дурное занятие. Зато вспомнила имена, звучные и длинные, как Анжелика или Андрелла. Фантазия у водяных была воистину бескрайней и не ограничивалась рамками традиционных славянских имяреков. Зато у дочек хозяина озера воображение явно отсутствовало, и лучшей игрой для них ещё с детства осталась «защекочу до смерти и обхохочусь». К физической пытке прибавилась и моральная, ибо светловолосые вредины нараспев спрашивали голосками, похожими на переливчатый звон серебряных колокольчиков:

— Где твоя сестра? Где Дала? Где вторая девочка? Почему сестрёнки не видно?

Я молча отолкнула двух ближайших ко мне русалок, двинулась к берегу, но остальные вцепились в мои плечи, руки, ноги, потянули ко дну:

— Давай поиграем! Мы хотим играть с тобой!

Завизжав и тут же захлебнувшись, я с ужасом забилась в воде. Сейчас утону, как последняя дура! На мелководье! В одиночестве! И никто меня не найдёт! Превращусь в русалку! Помогите, спасите, мамочка!

Меня рванули со дна на воздух, и я закашлялась, пытаясь отдышаться. Агей рявкнул по направлению к озеру:

— А ну брысь, поганки мокрые! Ваше время — после заката!

— Поиграть! Поиграть! Поиграть! — переливчатые колокольчики звенели, казалось, со всех сторон, и я плотнее прильнула к Агею. Он повысил голос:

— Хватит! Доиграетесь, безмозглые! Всё водяному скажу!

Плеснули разом сильные гибкие хвосты, и стало тихо. Агей заглянул мне в глаза:

— Ты в порядке?

— Почти, — я только сейчас заметила, что он прижимает меня к голому торсу. И вспомнила, что вещички мои лежат под кустиком. Да-а, дела!

Похоже, Агей всё это осмыслил уже давно, потому что его ладони существенно поменяли режим нажатия на мою талию. С «друг и защитник» на «хочу это тело». Он повернул меня лицом к себе и наклонился ближе:

— Чего ты из бани сбежала?

От его горячего дыхания мне аж поплохело. Воздух вокруг нас стал плотным и колючим, намагниченным, как перед грозой, его можно было резать ножом и пришпиливать им бумажки к холодильнику. Агей провёл пальцами по спине и шепнул настойчиво:

— Я бы тебя попарил и веником отшлёпал!

— Вот ещё! — фыркнула я, стараясь прогнать электрические искры. — Не привыкла к общим баням.

— Вдвоём тоже неплохо, — его руки легонько помассировали мои плечи и отправились в обратный путь. Мне жутко хотелось сбежать и в то же время было приятно. Я осталась. Ведь сбежать можно в любой момент. Меня не удерживали. Пока.

Агей обнял меня и вынес из воды на мягкую траву. Холод обжёг спину, заставил выгнуться дугой, и моя грудь тут же оказалась в плену тёплых ладоней. Волк склонился надо мной, поймал рот губами, и я сдалась. Он мне нравится, я ему нравлюсь, чего я ломаюсь? Мы оба взрослые люди, пусть случится то, что случится, даже если потом он меня бросит или просто сделает вид, что мы друзья…

Агей обдал меня жарким дыханием из полурта-полупасти и спросил с усмешкой:

— Не боишься?

Я покачала головой. Он обратился лишь наполовину, даже не знала, что волки так умеют. Несмотря на чудной вид, Агей нравился мне и таким: вроде и человек, но покрытый густой шерстью, со странными чертами лица, в которых угадывалось животное, с длинным носом и раздвоенной верхней губой. Жёлтые глаза блестели рыжими крапинками в радужке, а зрачки были расширены, и мне хотелось надеяться, что это от возбуждения.

— Я люблю тебя! — выдохнул Агей мне в ухо и обжёг губами шею.

— Люби, — разрешила я, закрыв глаза. В груди знакомо затомило, сжалось, заставив стонать. Как давно никто так не касался меня! Как давно меня не желали, не ласкали, не целовали! Как мне этого не хватало!

Всё моё тело было в этот момент одной сплошной эрогенной зоной. Где бы не оказывались его пальцы, они лишь подбрасывали топлива в бак моего возбуждения. Где бы не касались его губы, они лишь добавляли сладкой муки, не унимая её, но распаляя всё сильнее и сильнее. Я испугалась, что задохнусь, но он, кажется, уловил мой страх и вошёл без промедлений туда, где сейчас был центр всех моих нервных окончаний.