Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Сергей Петрович поднялся:

— Мне пора, дорогой! — и показал на свои часы. Обнял доктора и прошептал ему на ухо: — А до победы, брат, мы доживем!

Хорошие люди притягивают к себе хороших людей.

Пеев действовал не торопясь, присматривался к своим приятелям, занимавшим ответственные посты в армии и в министерствах. Их было много. Но кто из них может поверить в ту истину, что сейчас война решает судьбу болгарского народа, что будущее в руках коммунистов?

Он радовался, что Елизавета понимала его, что она пыталась даже помогать ему. Пеев торопился домой: хотел спросить Елизавету, что она думает о генерале Никифоре Никифорове, друге их семьи. Согласится ли он сотрудничать? Вообще говоря, должен согласиться. Никифоров выделялся среди коллег, отличался от них ясным умом, патриотичностью. Еще когда они вместе с Никифоровым и Костадином Лукашом были юнкерами, он имел возможность присмотреться к этим молодым людям. И Лукаш, и Никифоров являлись членами руководимого им марксистского кружка. Никифоров мыслил аналитически, пытался вникать в явления и факты, оправдывающие ту или иную теорию, отличался скромностью. Лукаш в отличие от него был очень жаден до денег, служебных постов… Одним словом, мещанин.

В то время ничто особенно не отличало юношей, сыновей борцов за освобождение Болгарии, от сына какого-нибудь Тапчилешова, например, или от внука Ивана Гешева — Паницы, представителей буржуазной элиты. Жили они примерно одинаково. Доктор сощурил глаза. Он пытался докопаться до истины, отбросив все наносное.

В сущности, училище было точной копией Петербургского кадетского корпуса: тот же строгий ритуал, та же напыщенность. Одним словом, все по царскому русскому образцу.

Семь лет! И все эти семь лет — муштра. Карцер и учение. Зубрежка наизусть стихотворения, которое преподаватель французского языка Дончев декламировал с пафосом, вздымая руку к потолку:

Пеев все еще ощущал атмосферу гарнизонной церкви и других церквей, в которые их повзводно водили каждое воскресенье перед обедом. После большой проповеди священник обращался к юношам в форменной одежде:

«…Православное христолюбивое воинство…»

И все же кое-что из выученного там в какой-то степени могло пригодиться. Доктор улыбнулся, вспомнив школьные годы, наставления преподавателей училища.

— Господин юнкер, не отличаете Бетховена от Гайдна. Кадет Пеев, вслушайтесь, характерное тиканье… Это «Часы», господин кадет. Самый умный человек в Болгарии, его величество, сказал, что Вена казалась бы ужасно бедной, если бы Гайдн не написал «Часы»… Юнкер, это Рембрандт, «Урок анатомии»… Разбор не нужен. Запоминайте отдельные выражения, которые характеризуют того или иного автора. Прослывете культурным человеком…

Доктор Пеев радовался, что Елизавета понимает его и помогает по мере сил и возможностей. Уже в первый год их совместной жизни она однажды сказала:

— И как же это вы… в такой обстановке… как вам удавалось… — произнесла Елизавета, выслушав его рассказ о марксистском кружке.

И хотя все опасности, связанные с кружком, уже стали историей, она смотрела на него со страхом. У этих юношей в военных мундирах хватило смелости создать марксистский кружок в самой крепости болгарского самодержавия!

Повседневная жизнь и кричащее противоречие между воспитанием в корпусе и будничной жизнью народа каким-то образом способствовали прозрению будущих офицеров.

Марксистский кружок в военном училище, созданный и руководимый Александром Пеевым, состоял из одиннадцати юнкеров.

Это было, по существу, эхом ученических лет в пловдивской гимназии и в то же время продолжением революционной традиции семьи.

А как много юнкеров читали социалистическую литературу и, уже познакомившись с азбукой учения, спорили — вероятно, сначала сами с собой, а позже с действительностью…

Юнкера Христо Топракчиева выгнали из училища за систематическое выражение недовольства «священной и недосягаемой особой» его величества.

Двадцать дней строгого ареста для Александра Пеева вместе с юнкером Христо Атанасовым Чолчевым были предохранительной мерой режима против стремления будущих офицеров смотреть на мир собственными глазами…

Это была пышная церемония: в большом салоне военного училища выстроили поротно юнкеров, начиная с шестого класса и старше. Перед ними стояли преподаватели и командиры. Тишина. Торжественность. Строгие лица. Безупречный строй. Команда для встречи начальника господина генерала Дикова, человека, который стоит где-то у самых облаков, непостижимо могущественный и страшно сильный, олицетворение государственного порядка, власти, рыцарства, дисциплины…

А какая речь! Доктор помнил ее слово в слово: «…Высокие идеалы отечества, так сказать… его величество, так сказать, господа юнкеры и кадеты, так сказать…» А затем последовали двадцать суток на хлебе и воде.

Манол Сакеларов носил ему в карцер газеты и книги для чтения… В этом карцере военное училище, кажется, само разрушило все, что воспитало в нем. И пока доктор шел вдоль Перловской речки, в послеобеденной тишине этого военизированного города, он поражался недальновидности режима.

— Неужели они считают, что страх может заменить убеждения? Никогда… даже у Никифора Никифорова…

Этот энтузиаст, человек порывов, влюбленный в Шуберта и Поля Верлена, человек утонченный, сумел внести в военное училище свой возрожденческий боевой дух. Никифоров твердил, что другой такой страны, как Россия, на свете нет. В свое время это же говорил учитель Никифор Мурдон, его дед, вернувшийся в город Елен из Одессы. Вместе с воспоминаниями о годах учительствования он привез любовь к России.

«Что бы там ни случилось, будет Россия — будет Болгария» — таков был лозунг дяди Никифора Никифорова, майора Константина Никифорова, первого военного министра Болгарии после Освобождения, министра в кабинете Петко Каравелова до 1885 года…

— Никифоров начал свой путь с блужданий, — поделился Сашо с Елизаветой. Он сидел за письменным столом и задумчиво смотрел в пространство. — Да-да, с блужданий.

Елизавета устроилась в кресле у библиотеки. Огромная тяжесть навалилась на нее, когда она узнала от мужа о его намерениях. Она стала неспокойной. Задумалась. Представила себе, сколько опасностей таит в себе новая деятельность.

Елизавете уже приходилось сталкиваться с полицией. Каждый раз, когда муж уходил из дому, она волновалась. Елизавета знала особенности партийной работы после переворота девятого июня 1923 года. Но военно-разведывательная деятельность…