Александр Сабуров - За линией фронта

— Чем же отец ваш болен, что реваноль понадобился? — спрашивает Пашкевич.

Наш собеседник смущен. Он явно подыскивает ответ и, наконец, выпаливает:

— Чирьями болеет!..

— Куда путь держишь, землячок? — раздается с дороги громкий голос Ревы.

Выходим на дорогу. Рядом с Ревой стоит мужчина. На нем черная куртка и серовато-грязные штаны. За спиной мешок, в руках кривая суковатая палка. Редкая всклокоченная бороденка. Взгляд быстрый, настороженный, трусливый.

— Из плена? — слышу удивленный голос Ревы. — Добрый у тебя был плен, браток: чайку попил и пошел до своей хаты.

— Немцы отпустили. Из Куйбышева. На Волге.

— На Волге? — перебивает Пашкевич. — Толком говори.

— Попал в плен. Отправили в лагерь. В Куйбышев. Много нас. Тысяч десять. — Незнакомец говорит скороговоркой. — Пришел немецкий полковник. Сказал — войне конец, можно ехать по домам. Я и подался до дому…

— А где же фронт?

— Фронт? За Волгой. На Урале… Там, — и незнакомец неопределенно машет рукой в сторону леса. — Только теперь нема фронта. По домам…

Прохожий трусливо отводит в сторону бегающие глаза.

— Лжешь? — Пашкевич вплотную подходит к незнакомцу. — Скажи: лжешь?

— Правда. Истинная правда… Кончилась война. С Волги приехал. Поездом. С Куйбышева.

Рева внимательно оглядывает прохожего и вдруг говорит удивленно-радостным тоном:

— Так це ж мой родной город. А ну, рассказывай!.. Сидай, сидай… Куришь?

Они садятся у обочины, закуривают.

— Дуже побили город?

— Нет… Так, трохи. Только нас на завод сразу погнали. Большой завод. Десять километров за городом.

— А як завод называется?

— Завод?.. Как его… Извините, товарищ начальник, забыл.

— Как же так можно? — огорчается Рева. — Как же можно забыть… Ну, давай думать… Какой же это завод? — вспоминает Рева. — Большой, говоришь? Десять километров за городом?.. Почекай! На берегу Волги?

— Правильно. На Волге.

— Берег крутой? Наверху дубы, внизу ивнячок?

— Вот, вот, ивнячок! — радостно поддакивает незнакомец.

— Корпуса большие, из кирпича сложенные? Верно?.. На дворе веялки, жатки, сенокосилки? Так, что ли?.. Ну, а як же!.. Тракторы видел?

Прохожий утвердительно кивает головой, с удовольствием попыхивая из трубки.

— Ворота чугунные, литые? — продолжает спрашивать Рева. — Веточки там, листики, вроде смородиновых? Здорово сделано? А?

— Очень даже красиво, товарищ начальник, — окончательно успокоившись, подтверждает собеседник. — Листиков много. Ну прямо куст смородиновый.

— Вот, вот… Только ягодок не хватает… А около ворот два льва лежат, отдыхают.

— Чего?

— Два льва, говорю, каменные… Не видел? Врешь, видел!

— Верно, верно, — спохватывается незнакомец. — Лежат. Вроде отдыхают. Действительно.

— Дивись, — обращается ко мне Рева. — Все помнит!

Павел Федорович доволен — игра удалась, но в то же время вижу, как нарастает его гнев.

— Ну так я тебе скажу, как этот завод называется. Люберецкий это завод!

— Люберецкий, товарищ начальник! Вспомнил, — Люберецкий!

— Люберецкий? — неожиданно гремит Рева. — Листочки смородиновые? Львы отдыхают?

Незнакомец хочет подняться, но Рева резким ударом валит его с ног.

— Я тебе покажу Куйбышев, бисова бродяга! — и Павел бросается на прохожего.

— Не марай рук! — останавливаю Реву.

— Ишь, скорпион фашистский! — гремят возмущенные голоса наших «странников». — Убить такого на месте!

— Товарищ Пашкевич, увести! — приказываю я.

— Все скажу… Все, — бормочет бродяга.

Из его сбивчивых показаний можно понять только одно: он завербован фашистским комендантом Новгород-Северского, и привел его к коменданту какой-то незнакомый ему пожилой мужчина со шрамом на левой щеке.

Пашкевич, вынув пистолет, уводит незнакомца в лес.

Что ж, думается мне, видно, не так уж прочно чувствуют себя фашисты, если вот такими примитивными баснями надеются сломить в народе волю к победе.

— Гадюка! — все еще продолжает негодовать Павел Федорович. — Волга! С Куйбышева! Як у него язык повернулся?

— Вот попадется такой спутничек — и в гестапо наверняка заведет, — замечает кто-то из наших новых знакомых.

— В гестапо? — неожиданно вскипает Рева. — Вас? На кой ляд вы гестапо нужны?.. Приспособились. «Работу шукают». Чирья лечат. За реванолем бегают. Тьфу!

И вот тут-то полностью раскрываются наши «странники». Они постепенно сбрасывают с себя личину, и мы видим их настоящие лица.

Тот, кто собирался лечить реванолем своего отца, — сержант Красной Армии. Он оставлен в Челюскине с тем же заданием, что и Козеницкий под Большой Березанью. На его попечении пятнадцать раненых. По его словам, в Челюскине живет какой-то «мудреный старик», который обещает снабдить их оружием, и недели через две они начнут боевые действия.

Второй идет в Конотоп отнюдь не к родственникам, а по заданию: верные люди устроят его на железную дорогу. Что он должен делать — не говорит, да мы и не расспрашиваем.

Третий пробирается в Бобруйск на заранее подготовленную для него квартиру. И он не решается сообщить нам о конкретной цели своего путешествия, но, судя по всему, идет на серьезную подпольную работу.

Наконец, тот, кто надеялся «шукать работу в Суземке», — тоже боец Красной Армии, полтавчанин. Оставленный раненным у верных людей, он получил задание устроиться на мельнице где-нибудь в Суземском или Середино-Будском районе.

— Это моя старая специальность, товарищ командир, — улыбаясь, объясняет он. — Стану мельником, а там новый приказ получу, может, мучицей буду кого снабжать, может, сам…

Мы прощаемся с ними, как с родными. Я смотрю им вслед и думаю все одну и ту же думу.

Фронт далеко. Война, очевидно, затягивается, раз людей засылают в тыл. Расстановка хил в тылу идет уверенно, несмотря на террор.

Где же наше место?..

Слышу голос Пашкевича:

— Ты что же, Павел, действительно бывал в Куйбышеве?

— Нет, прокурор, набрехал. Только про Люберецкий завод я тому бисову бродяге правду сказал: есть такой завод. Не в Куйбышеве — под Москвой. Добрый завод. Какие машины он в нашу МТС посылал, Николай!.. Эх, разбередил меня бродяга, вспомнить заставил… А наших нет, — чуть помолчав, тревожно замечает он. — Черт ее знает, может, это самая Кутырко сродни бисову бродяге и не к тете повела хлопцев, а к дяде?..

Меня тоже волнует эта задержка. Около полудня я отправил Чапова, Ларионова и Абдурахманова с Таней Кутырко — с девушкой, которая шла с нами из Подлесного, — к ее тетке, Еве Павлюк. По словам Тани, живет Павлюк в маленьком хуторке Брусна. Там всего лишь пять-шесть домов. Теткина хата стоит на отшибе, в лесу.

Таня подробно рассказала нам про тетю. Павлюк родилась здесь, в Брусне. Потом вышла замуж за инженера и поселилась в Житомире. Когда началась война, мужа взяли в армию, и тетя приехала сюда. Пришли фашисты. Где-то по дороге была убита мать Евы — Танина бабушка, и теперь тетка одиноко живет в своей маленькой хате. Правда, не так давно поселился у нее старый друг ее мужа, но теперь и он ушел…