Александр Сабуров - За линией фронта

— Слушаю вас, господа, — уже другим, подобострастным тоном говорит он, отдавая нам документы. — Чем могу служить?

Мы еще не придумали, чем может служить нам староста, и Пашкевич повторяет, как затверженный урок:

— Почему хулиганство в селе? Почему не приветствуют?

— Полиция, — разводит руками старик. — Из Севска приехали. По заданию. Ну вот и распоряжаются. Рассказывают — в Суземке что-то случилось. Теперь приказ дан у всех документы спрашивать.

— А ну, идите сюда, — приказываю полицейским. Пятеро полицейских нехотя подходят.

— В чем дело? — продолжая грызть семечки, развязно спрашивает нескладный мужик лет сорока.

— Встать смирно, мерзавец! Почему без дела околачиваетесь?

Окрик производит впечатление, но до повиновения еще далеко.

— Задание севского коменданта выполняем.

— Какое задание? Я сегодня был у коменданта, и он ни о каком задании не говорил.

— Значит, не всем знать о нем положено, — насмешливо бросает нескладный мужик.

Пашкевич, наконец, выходит из себя и обрушивает на полицейского такое грубое, такое замысловатое ругательство, что диву даешься, как может выговорить его такой выдержанный, такой корректный Николай. И сразу же обстановка меняется. Полицейские вытягиваются в струнку.

Не даю им опомниться.

— Где оружие?

— В старостате, — испуганно бормочут они.

— Почему без оружия шляетесь? Немедленно принести ко мне!

Минуты через две полицейские возвращаются с винтовками. Выйдя из саней, Пашкевич берет одну из них и снова кричит:

— Ржавчина? На боевом оружии ржавчина? — Он тычет затвором в лицо полицейскому и бьет его прикладом по спине. — Хамье! Сложить оружие в сани!

Полицейские послушно выполняют приказ, и только тут приходит в себя нескладный мужик.

— Я старший полицейский. Разрешите обратиться, господин начальник.

— Не разрешаю хамам со мной разговаривать.

Полицейский настаивает:

— Какие указания будут?

Указания?.. Какие дать им указания?

Пашкевич находится быстрее меня:

— Ждать нас в старостате. Мы скоро вернемся, и тогда получите указания…

Приказываем старосте сесть в санки. Машка с места берет крупной рысью.

— Вот это по-германски! — довольно потирая руки, говорит рыжебородый. — Распустились больно. Кричат, ругаются, водку пьют. «Ты, говорят, большевиков укрываешь». А каких большевиков — не разъясняют… Девку с собой привезли. Она с ними здесь по одному делу, но вроде бы получше их. Спасибо, надоумила меня. «Дай, говорит им водки — они утишатся».

— Где эта девушка? — нетерпеливо спрашивает Пашкевич.

— У лесничего остановилась. Повидать ее хотите? Вот сюда, в проулок свернуть надо. Только нет сейчас лесничего: уехал в Камаричи деньги собирать.

— Налог, что ли?

— Нет, указ сверху поступил: собрать деньги за лес, что был нарублен при Советах.

— Ты, конечно, все собрал? До копейки?

— Мое дело сторона: ему поручено — он и собирает… Вот, вот его домик. С высоким крылечком…

Входим в дом. В первой же комнате на лавке сидит Муся Гутарева.

— Кто вы такая? Откуда? — сурово спрашивает Пашкевич, и я чувствую: в этой суровости не только игра, но и раздражение на Мусю за то, что вызвала его в Игрицкое, заранее зная о полицейских.

— Пришла по делу, — смущенно отвечает она.

— Из леса? Партизанка?

Муся не успевает ответить: на ее защиту выступает хозяйка.

— Да что вы, господин!.. Из Севска девушка. Верными людьми рекомендована.

— А вот мы посмотрим, что это за верные люди… Выйдем-ка на минутку, поговорим.

Выходим во двор… Если бы на нас взглянуть издали, было бы полное впечатление, что взыскательное, строгое начальство допрашивает растерявшуюся девушку. Во всяком случае так выглядели Пашкевич и Муся. На самом же деле Гутарева взволнованно спрашивает:

— Почему вы приехали со старостой? Видели полицию? Да? Все сошло благополучно? А я так волновалась…

— Что это значит? — сурово спрашивает Пашкевич.

Муся взволнованно рассказывает, что она уже работает в городской управе, но три дня назад ее вызвал комендант, приказал отправиться в Игрицкое и непременно разведать о каком-то раненом командире артиллерийского полка, который скрывается в селе. Муся решила воспользоваться этой отлучкой из Севска и послала вызов Пашкевичу. А перед самым выходом из города комендант неожиданно навязал ей этих полицейских. Предупредить Пашкевича было не с кем и некогда. И вот уже второй день Муся, нервничая, сама не своя, ходит по хатам, делает вид, что ищет советского офицера, и не знает, как выйти из положения, как спасти Пашкевича от неизбежной встречи с полицией.

— Странно, — уже несколько успокоившись, говорит Пашкевич. — Почему они именно тебе поручили это дело? Что это? Подготовка кадров? Или проверка?.. Зачем ты меня вызвала?

— В Севске такое творится — голова кругом идет… Вы знаете, кто меня устроил в управу?.. Половцев!.. Тот самый человек со шрамом на щеке, который приходил к Еве Павлюк. Помните?

В памяти встает бродяга на дороге, мертвая Ева, приглашение к Богачеву, ночная засада у его хаты… — Погоди, Муся. По порядку.

Муся рассказывает, что познакомилась с Половцевым на квартире старой учительницы, где она сейчас живет. Первый раз он заходил к тамошнему постояльцу, полковнику Шперлингу: они, оказывается, друзья-приятели. Потом зачастил в дом. Как-то в беседе один на один с Мусей разоткровенничался: он-де советский подпольщик, ведет здесь разведывательную работу по специальному заданию, поэтому постарался войти в доверие к Шперлингу, у него есть связь с Москвой — словом, повторил то же самое, что в свое время слышала от него Ева Павлюк. В конце беседы пообещал Мусе устроить ее на службу в городскую управу при условии, что она в случае необходимости будет выполнять кое-какие незначительные поручения. Муся согласилась и без труда была зачислена на службу. Оказывается, точно так же месяц назад Половцев устроил в комендатуру дочь хозяйки Лиду.

— Все бы это куда ни шло, — продолжает рассказывать Муся, — хотя должна признаться, мне органически противен Половцев: посмотрю на него — и сейчас же вспомню Еву. Я боюсь его: у него такие холодные, такие пустые глаза… Но дело не в этом. Недавно Шперлинг праздновал рождество. Была елка, игрушки, свечи, даже бенгальские огни. Собрались гости. Сели ужинать. Я сказалась больной и сидела в своей комнате. Неожиданно вошел Половцев и начал усиленно приглашать к столу. Пришлось согласиться. Вхожу в столовую и вижу: среди гостей — Вася Буровихин! Это было так неожиданно, что я чуть не вскрикнула. Но, кажется, все обошлось: сделала вид, что у меня закружилась голова… Половцев познакомил меня с Буровихиным, а Шперлинг посадил нас рядом за столом. Сидела, как на иголках, не знала, что говорить, как вести себя. Спасибо, Вася выручил. Выбрал удобную минуту, наклонился ко мне и шепнул: «Держись, Муся, держись. Сделай вид, что влюблена в меня. Так надо». Он начал за мной ухаживать, говорил глупые комплименты, целовал руки. Словом, был совсем не таким, каким я знала его. Мне стало не по себе, но во всяком случае я уже поняла, что надо делать. Шперлинг внимательно смотрел на нас и о чем-то шептался с Половцевым.