Александр Сабуров - За линией фронта

Прикидываем так и этак, обсуждаем детали, приходим, как будто, к окончательному решению, как вдруг Иван Егорович Абрамович спохватывается:

— Позвольте, а как же с Трубчевском, товарищи?

— Не волнуйся, — смеется Бондаренко. — Трубчевск твердо стоит в плане. Он вроде больного, которого уже положили на операционный стол: при всех обстоятельствах вмешательство хирургии неизбежно. Наша же новая организационная структура вступит в силу лишь после Трубчевской операции, если, конечно, эту структуру утвердит Большая земля.

Разговор, естественно, переходит на предстоящий штурм Трубчевска.

Бондаренко рассказывает о крепкой подпольной организации, созданной в городе. Душа этого подполья — Алеша Дурнев. Хозяйка подпольной квартиры — его мать, Мария Ивановна.

Абрамович докладывает, что в Трубчевске созданы военные боевые группы: они вступят в бой, как только партизаны войдут в город.

— Мы продемонстрируем фашистам новую операцию, основанную на сочетании действий вооруженного подполья и партизанских отрядов, — замечает Бондаренко.

Захар Богатырь рассказывает об установленных недели две назад связях с трубчевским госпиталем. Добрая половина раненых уже настолько оправилась, что готова хоть сегодня вступить в бой. Во главе этой своеобразной подпольной группы стоят капитан Илья Иванович Бородачев и врач-хирург Александр Николаевич Федоров…

На дворе раздается шум, громкие голоса. Это вернулись, наконец, Кочетков и Лаборев из-под Неруссы. Они подробно докладывают об операции…

Еще в пути они встретили связного, посланного ко мне группой самообороны Холмечей. Связной уточнил данные: по полотну железной дороги идет немецкая группа. Во главе ее фашистский офицер. По всем расчетам, группа должна быть на разъезде Нерусса в час пополудни.

Времени оставалось в обрез, и сани понеслись по извилистой лесной дороге. На санях четырнадцать бойцов. Среди них Кочетков, Петраков, Лаборев и Михаил Иванченко со своим неизменным карабином и пулеметом.

К назначенному месту — высокой железнодорожной насыпи — сани подлетели за сорок минут до указанного срока. Лошадей и сани укрыли в соседней роще. Бойцы закопались в снег…

Стоял морозный день. Вокруг было безлюдно. Бушевала поземка над полем, над высокой молчаливой насыпью. Коченело тело. Время тянулось бесконечно медленно.

Около половины второго впереди, на дороге, шедшей вдоль полотна, появилось темное пятно и тотчас же исчезло в снежном вихре. Кочетков поймал его в бинокль и, лишь только затих ветер, увидел около полутора десятков саней. Сани двигались медленно. На санях и около них — гитлеровские солдаты.

На самой насыпи — вторая группа: пять солдат и высокий офицер в теплой меховой шубе и белых бурках. Время от времени он что-то говорил своему соседу — маленькому плюгавому офицеру, и тот послушно семенил за ним с большой красной папкой в руке.

Кочетков предложил Иванченко заняться санями. Группу, шедшую поверху, он взял на себя. Высокого офицера решил во что бы то ни стало захватить живым.

Фашисты уже метрах в семидесяти. Высокий офицер на полотне неожиданно остановился, внимательно посмотрел туда, где за пулеметом лежал Иванченко, и резким движением опустил руку в карман.

Медлить было нельзя.

Отрывистыми короткими очередями заговорил пулемет Иванченко. Затрещали автоматы. Раздались крики раненых врагов. Перепуганные лошади рывком бросились в сторону и тут же застряли в глубокой канаве, засыпанной снегом.

Налетел новый порыв ветра. Он поднял снежные вихри и белой пеленой закрыл и лошадей на дороге, и железнодорожную насыпь. Ответных выстрелов не было. Только кто-то надрывно стонал, да хрипела лошадь, застрявшая в снегу.

Иванченко бросился к обозу. Кочетков, захватив с собой Петракова и трех бойцов, вскарабкался на полотно.

…Ветер по-прежнему бушевал. Кочетков лежал у самой бровки полотна и терпеливо ждал.

Прошло минут пять. Ветер стих. Внизу раздались редкие одиночные выстрелы. Кочетков оглянулся назад..

Наши столпились у саней. Через поле с десяток гитлеровцев, барахтаясь в глубоком — по пояс — снегу, пытались пробиться к спасительному лесу. Но у крайних саней стоял Иванченко и неторопливо, на выбор, бил из карабина.

На полотне в нескольких шагах лежали солдаты, скошенные пулеметной очередью. Чуть поодаль — убитый маленький офицер. Рядом с ним алела на снегу красная папка. Высокий офицер исчез. Неужели убежал?

Кочетков чуть приподнял над бровкой свою снятую с головы меховую шапку — и тотчас же раздались пистолетные выстрелы по ту сторону полотна. Кочетков низко прижался к земле и злорадно прошептал:

— Жив!..

Петраков, лежавший рядом, обменялся с Кочетковым понимающим взглядом и бесшумно отполз в сторону.

Прошла добрая четверть часа. Неподвижно, друг против друга, лежали по обеим сторонам полотна Кочетков и офицер в шубе.

Дважды за это время ветер взмывал поземку над полотном и дважды затихал. Кочетков по-прежнему терпеливо лежал на снегу и ждал Петракова.

Опять снежный вихрь. По ту сторону полотна раздался глухой шум. Загремел выстрел. Пуля попала, очевидно, в головку рельса и рикошетом с жалобным визгом улетела в сторону.

Кочетков бросился на помощь другу, но тот не нуждался в помощи: под прикрытием поземки он подобрался к фашисту и неожиданно бросился на него. Петраков уже сидел верхом на офицере, а рядом, на снегу, лежал выбитый из рук фашиста пистолет.

Офицер больше не сопротивлялся.

Кочетков спустился к обозу. Его встретил Иванченко. Отбросив в сторону недокуренную сигарету, спокойно подсчитал:

— Убито тридцать восемь фашистов. Взяты трофеи: четыре легких пулемета, два миномета, продукты, сигареты, папки с документами…

Нескольким гитлеровцам все же удалось добраться до леса.

Иванченко глядел на еле заметные следы в поле. Ветер уже успел занести их снегом, но охотничьего глаза Иванченко не обмануть: фашистам под прикрытием поземки удалось уйти в лес, в сторону села Теребушки. Преследовать их поздно…

Сейчас фашистский офицер сидит против меня. На столе лежит его красная папка.

— Имя, фамилия, должность?

— Старший лейтенант Генрих Вебер, адъютант генерала фон Шокк, или инженер Карл Мюллер из Бремена, — как вам угодно.

Удивленно поднимаю глаза.

— Что это значит?

Офицер встает и приветствует меня крепко сжатым кулаком на полусогнутой руке. Потом садится и рассказывает. Он свободно говорит по-русски. Пожалуй, даже лучше Юзефа. Только изредка подыскивает нужное слово.

…Карл Мюллер — инженер на одном из заводов в Бремене — еще в 1935 году стал тельмановцем. Когда немецкая коммунистическая партия была вынуждена уйти в подполье, она перебросила его на юг Германии, в Мюнхен. Переменив адрес, он переменил и свое имя — он стал Генрихом Вебером. По характеру своей работы часто ездил в Бремен и стал «сумкой» партии — ее связным: дважды привозил он в Мюнхен личные директивы Тельмана, нелегально пересланные им из берлинской тюрьмы «Моабит»…