Майкл Суэнвик - Полет феникса

Очередная молния расколола небо. Гром ударил так близко, что Даргер подскочил на месте. Белесая женщина сделалась ярче и плотнее. Длинные, потрескивающие электричеством пальцы потянулись к горлу Даргера, но не смогли зацепиться.

почувствуйсмрадразочарования

ВОТ КАКОЙ БЫ

почувствуйсмрадразочарования

ЛА ТВОЯ НЕНАГ

почувствуйсмрадразочарования

ЛЯДНАЯ УТОПИЯ

почувствуйсмрадразочарования

Даже когда небо затрещало по швам от бесконечной паутины молний, безумным богам оказалось под силу лишь слегка повлиять на мир живых. Это был словно сон наяву, но не настолько убедительный, чтобы Даргер потерял связь с реальностью, и не настолько искусственный, чтобы он заподозрил некую неправдоподобность. Несомненно, это было видение настоящей Утопии.

Даргер стоял посреди улицы в городе, который мог быть только Лондоном, – он узнал некоторые здания, хоть и выглядели они невероятно новыми. Дома громоздились друг на дружке, заслоняя небо и затеняя солнце. Улицы были забиты безжизненными, подавленными людьми. Машины проглатывали их и уносили прочь – к верхним этажам зданий, на другой конец города, под землю, – потом выплевывали обратно. Ни одному человеку это не добавляло ни радости, ни печали. Все находилось в движении: машины служили людям, люди обслуживали машины, и так без конца и смысла. Все они вращались шестеренками в едином механизме города, который преследовал одну цель – перемолоть людей и выжать всю радость из их жизни. На видение города накладывались мимолетные образы внезапного насилия, непреходящего вырождения, убийственного гнева и бесконечной скуки, бессмысленно повторяющиеся по кругу снова, и снова, и снова.

От подобного зрелища у любого затряслись бы поджилки. Но Даргер зарабатывал себе на жизнь как раз тем, что заглядывал за маски респектабельности, самодовольства и непоколебимости и подмечал, как бьется человеческое сердце от ужаса, гордости, тщеславия и страсти, а потому потрясения не испытал, хотя и ждал его. Что-то в Лондоне времен Утопии задело его за живое. Ему хотелось броситься в пасть этим машинам, нырнуть в необъятное человеческое море, как барракуда в океан, и жить там вечно. Ибо Лондон, как и Париж, Москва или Пекин, был великим городом, сутью, сосредоточением и чистейшим продуктом человеческого опыта, а сердце, душа и верность Даргера навечно и безоговорочно принадлежали людям.

Он был благодарен за это видение до конца жизни.

– Это… и правда ужасно, – сказал он вслух так убежденно, словно от этого зависел выигрыш на кону.

скоротыумрешьуходи

скоротыумрешьуходи

скоротыумрешьуходи

Гром стих, вместе с ним призрак расползся радужным пятном и окончательно исчез в темноте.

Дождь, едва моросивший во время разговора, усилился. Холодные тяжелые капли падали все чаще, пока с неба не полило сплошным потоком. Даргер отвернулся от моста и, сгорбив плечи, побрел обратно к дрожащему горному скакуну, длинной дороге в лагерь и ожидающей войне.

Когда Даргер вернулся в лагерь, на нем не было ни одной сухой нитки. Позаботившись о Лютике, он направился в свою палатку.

Поджидавший друга Довесок подал полотенце.

– Итак?

– Можешь передать Огненной Орхидее и ее семье, что бежать не придется. Я поговорил с демонами интернета. Они понятия не имеют о том, что мы подменили императора. В этой войне их можно сбросить со счетов.

– Слава богу! – облегченно выдохнул Довесок.

– Да. Кажется, мы наконец-то все уладили. Сегодня буду спать как младенец.

Не успели паруса кораблей Хитрой Лисы скрыться вдали, как в лагерь примчались на взмыленных лошадях разведчики. Главком Доблестный Тигр вывел армию с Западных холмов и двигался к Северу, прямиком на Бессмертных. Вскоре стало известно, что отделившийся от основных вражеских сил отряд тяжелой артиллерии закрепляется на позиции у Великого канала, отрезая путь на юг. Императорским войскам оставалось маневрировать на небольшом участке земли к востоку. Вражеские солдаты, укрывавшиеся в Севере (их было не так уж мало), неожиданно покинули город через дальние от Бессмертных ворота, обогнули городские стены и замкнули «клещи».

Ни один из планов Хитрой Лисы этого не предусматривал.

Впрочем, Довесок узнал обо всем позже других. Во время утренней прогулки он заприметил хорошенькую улыбчивую купчиху и улыбнулся в ответ. Немного погодя они отлучились в складскую палатку и так рьяно занялись любовью на куче мешков с мукой, что один из них лопнул в самый неподходящий момент. К тому времени, как все было кончено, оба оказались покрыты мукой с головы до ног и напоминали привидений. Со смехом они помогли друг другу отряхнуться. К тому времени, как и это приятное занятие подошло к концу, оба снова возбудились и не слишком огорчились, что придется еще раз приводить себя в порядок.

В подобном ключе прошло несколько часов, пока они наконец не насытились. Довесок оделся и проводил новую подругу к выходу.

– Глуповато вы выглядели, – донеслось у него из-за спины.

Довесок обернулся и увидел, как на него хитро косит взглядом Ужасный Надоеда.

– И давно ты за мной шпионишь?

– Достаточно давно, – ответил мальчишка. – Тетушка Огненная Орхидея точно не обрадуется, если обо всем узнает.

– Ей-богу!

Довесок схватил Ужасного Надоеду за ухо и потащил в глубь палатки. Усевшись на ящик с вяленым диметродоньим мясом, перекинул сорванца через колено и так хорошенько отшлепал, что заболела лапа. Затем вздернул его на ноги и встал, нависнув всем телом.

– Для людей вроде нас есть только одно нерушимое правило: никогда не жульничать, не обсчитывать, не лгать и – как ты только что пытался – не шантажировать членов семьи. Неважно, родился ты в этой семье или просто собрал несколько человек, чтобы провернуть серьезное дельце. Каждый должен знать, что может безоговорочно положиться на всех остальных, иначе они никогда не сработаются. Ясно?

По щекам Ужасного Надоеды катились слезы, но он был уже достаточно взрослым, чтобы вытерпеть наказание молча. Он кивнул.

– Я искренне надеюсь, что ты выучил урок. Если нет – беги к Огненной Орхидее и расскажи все, что видел. Ох, и задаст она мне жару! Но тебе достанется вдвое больше, потому что ты член семьи и она в ответе за то, каким ты вырастешь. И кстати, воспитанные юноши никогда не подглядывают за членами семьи, если те занимаются сексом.