Н Жарков - Незримый фронт

Однажды такой «почтальон» напоролся на наш истребитель. В коротком бою вражеский самолет был уничтожен.

Несмотря на бомбежки, дорога жила и действовала. Повреждения исправлялись, поезда шли. Потом была усилена противовоздушная оборона. Фашистское командование поняло, что разрушить эту коммуникацию одними воздушными налетами вряд ли удастся. Вот тогда-то и «посыпались» вдоль этой линии парашютисты. Дорога была «расписана» на участки, предназначенные для разрушения каждой отдельно действующей группой диверсантов.

Одна из первых групп парашютистов была захвачена бойцами истребительного батальона в Урдинском районе. Два парашютиста и парашют с металлическим контейнером попали в руки «ястребков». В контейнере оказался запас взрывчатки, патронов к пистолетам, продовольствия, в том числе килограмм шоколадных конфет со специальной начинкой. Употребление конфет прогоняло сон: расчет на то, что диверсантам пришлось бы долго сидеть в засаде, выжидая удобного момента для совершения намеченного. Но самое главное: там была топографическая карта. На ней крестиком обозначен участок железнодорожного полотна, разрушение которого поручалось группе.

Потом попадались другие группы парашютистов. Все они, как по стандарту, были снабжены такими же картами и контейнерами.

Но и эта затея фашистов провалилась. Вывести из строя железнодорожную линию им не удалось. Насколько мне помнится, ни одного взрыва они так и не осуществили. Диверсантов либо уничтожали, либо вылавливали, но чаще всего они сами являлись с повинной.

…Эта ночь оказалась неспокойной.

— К вам просятся два командира-фронтовика, — доложил по телефону дежурный комендант.

Прибывали фронтовики часто. Кто по делам службы, кто по пути из госпиталя к месту назначения спешил навестить семью. Многие из них обращались в управление НКВД. Этих двух командиров я принял немедленно.

Вошли они в мокрых от растаявшего снега шинелях. У обоих через плечо противогазы. В кобурах пистолеты «ТТ». В руках солдатские вещевые мешки. На петлицах старшего и годами и званием командира, над тремя «кубиками» перекрещивались пушечные стволы — знак принадлежности к артиллерии. Он был невысокого роста, щупловат. Под белесыми небольшими усами как-то болезненно кривились тонкие губы. Глаза глубоко ввалились под нависшими, тоже белобрысыми бровями. А другой — пехотный лейтенант — ростом под потолок, так что, видимо, и сам сознавая избыток роста, давно уже привык несколько сутулиться. На круглом, до черноты смуглом лице особенно приметны черные глаза да, пожалуй, еще какие-то крапинки. Мощные кисти рук, должно быть, знали кузнечное или горняцкое дело.

— Старший лейтенант Кучевасов, — осиплым тенорком отрапортовал первый.

— Лейтенант Мельниченко, — густым простуженным басом представился второй.

Я ответил на приветствия и пригласил садиться. Разговор как-то не получался, вернее, не завязывался. Я ждал. А посетители смущенно переглядывались.

— Я вас слушаю, товарищи, — помог я им.

Кучевасов как-то вприщур глянул на Мельниченко. Тот и вовсе растерялся. Потом он что-то забубнил скороговоркой. Видимо, уловив по выражению моего лица, что я ничего не понимаю, Мельниченко встал во весь свой огромный рост, выпрямился и отчетливо, но с запинкой выпалил:

— Мы те, кого вы ищете… словом, мы из абвера. Сброшены самолетом позавчера ночью…

Сказал и… потянулся рукой к пистолету.

А мы действительно искали их уже вторые сутки. Искали и наши соседи — саратовцы. И днем и ночью поисковые группы войск НКВД и истребительные батальоны шарили по степи, искали в населенных пунктах.

В позапрошлую ночь, около полуночи, наши посты еле-еле уловили в завывании поземки слабый звук самолета, прошедшего с востока на запад через одно из «колен» железнодорожной линии Илецк — Саратов.

Немедленно сработала система оповещения и пришли в действие все средства, предназначенные для розыска и захвата парашютистов, несомненно, выброшенных самолетом, — иначе зачем ему тут летать.

В конце прошлой ночи одна из поисковых групп обнаружила человеческие следы на снегу. Метель стерла их основательно. Поиск шел по этим еле различимым следам. Долго они петляли, то исчезали, то вновь появлялись. Не раз человек приближался к железной дороге, и тогда следы исчезали, видимо, он шел по шпалам. А как только на пути попадалась станция, разъезд или одиночная будка, следы уходили в степь. Значит, вместо того, чтобы приблизиться к жилью, сесть в поезд, человек избегал людей. Он упорно двигался на восток.

Мельниченко молча вынул пистолет и положил на мой стол. Потом расстегнул сумку противогаза, извлек и положил портативный радиопередатчик. Потом то же проделал, не произнеся ни слова, и Кучевасов. Только вместо передатчика в его противогазной сумке оказалось запасное питание для передатчика. Он же выложил на стол и переговорный код, предназначенный для связи с разведывательным центром абвера, пославшим их сюда. Сдали они и по объемистой пачке сторублевок.

…В конце концов следы привели одну из саратовских поисковых групп к оврагу. Там, под снежным завалом, и откопали этого пешехода, мертвого конечно. Младший лейтенант Курочкин следовал в командировку в один из военкоматов в далеком тылу, да вот неизвестно как угодил в этот овраг. Кроме обычных документов на имя Курочкина, у него оказался запас чистых бланков разных документов и… сто тысяч рублей.

С этим все было ясно: такие уже попадались. А другие? Где другие, выброшенные вместе с ним? Или его выбросили одного? Ни взрывчатки, ни рации при нем не оказалось. Может быть, у него было другое задание? Какое? К кому он шел?

Я не спешил реагировать на повествование Кучевасова и Мельниченко. Слушал молча. Надо было поразмыслить, разобраться, проверить…

— С нами выброшен еще один человек, — закончил Кучевасов. — Кто он, конечно, не знаем, но документы у него на имя младшего лейтенанта Курочкина…

Да, совершенно верно! Сообщение о Курочкине из Саратова мы уже имели.

Как обычно в подобных случаях, сейчас же началась запись сообщений парашютистов и розыск тех, кто вместе с ними, одним самолетом, или до них были заброшены врагом в наш тыл.

Эти сведения нас очень интересовали: надо было искать одних и готовиться «принимать» других диверсантов.

…Фашисты надеялись, что советские люди восстанут против власти. Ничего утешительного не смогли бы сообщить на этот счет своему «шефу» оберсту Шмидтке и его агенты, даже решись они выполнять его задания. Они могли увидеть и сообщить ему, что уральцы не покладая рук трудятся, что заводы Уральска работают намного выше своих плановых расчетов, что многие, самые крупные и лучшие здания, даже некоторые школы превращены в госпитали, и население с огромной любовью заботится о своих защитниках. Могли бы сообщить они и о том, что трудящиеся области по всем показателям выполняют государственные задания по производству и поставкам государству для нужд обороны хлеба, мяса, молока, масла, фуража. Сверх планов сдают государству в фонд Красной Армии эшелоны хлеба. Приютили они десятки тысяч эвакуированных женщин, детей, стариков, разместили их у себя. Обеспечили фуражом десятки эвакуированных совхозов и конезаводов. А ведь на полях-то работали одни женщины, старики да подростки: все способные носить оружие ушли на фронт. И еще могли бы они пронаблюдать и сообщить оберсту, как в тридцатиградусный мороз, после каждого бурана, тысячи уральцев выходили на очистку аэродрома, чтобы самолеты могли бесперебойно нести свою боевую службу.