Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

— ЦК должен выделить для этого двадцать-тридцать старых членов партии, опытных подпольных работников…

— Не больше, не меньше, как целый отряд большевиков-подпольщиков… Что вы, товарищ Камо? И не думайте, не дадим, — нахмурился Ленин. — На каждом таком человеке, о котором вы говорите, у нас работа целых губерний держится!

Взволнованный Камо растерянно посмотрел на Крупскую. Ему явно стало не по себе, и он искал у нее поддержки или хотя бы сочувствия. Но Ленин сам заметил состояние Камо и тут же, смягчив тон, положил свою руку ему на плечо.

— Вам известно, батенька, что Президиум ВЦИК в феврале этого года вынес специальное постановление о создании особых отделов Чрезвычайных комиссий. Созрела необходимость коренного изменения методов армейской разведки и контрразведки! Председателем Особого отдела ВЧК назначен Феликс Эдмундович Дзержинский. Беспредельно преданный нашей партии человек. Исключительно талантливый государственный деятель, а главное, кристальной чистоты личность.

Ленин произнес это с такой убежденностью, что стало ясно, с каким уважением и симпатией он относится к Дзержинскому, как высоко его ценит.

— Ну-кось давайте посоветуемся с ним и о вашем Особом отряде…

Этим словом — «вашем» — Ильич сразу дал понять, что вопрос этот решен. Уже направляясь к телефонному аппарату, Владимир Ильич посмотрел на Надежду Константиновну: она всегда протестовала против вечерних, особенно ночных, заседаний. Считала это неразумным расточительством сил. Но она не в состоянии была умерить кипучую натуру Ленина.

И теперь Надежда Константиновна на взгляд Ильича ответила тихой, понимающей улыбкой. Он незаметным кивком поблагодарил ее.

Камо наблюдал за этим безмолвным, но очень выразительным диалогом.

— Феликс Эдмундович, добрый вечер! Я прошу вас на несколько минут зайти ко мне. Отдых? Это и есть настоящий отдых. Да, да, Надежда Константиновна разрешает… Э-э, батенька, вы тратите время на разговоры о моем отдыхе, а сами в такой поздний, как изволите сказать, час бодрствуете в кабинете! Вот-вот… Сейчас только и работать. Вы не представляете, кто у меня сидит. Камо. Да, Камо! Ага, бежите? То-то… Ну, ждем вас!

Владимир Ильич положил трубку и, довольный, энергично хлопнул ладонями, а потом обеими руками крепко сжал руки Камо.

— Очень хорошо, очень хорошо, что вы приехали!

У Камо перехватило дыхание.

Сколько раз в самые тяжелые дни напряжения его воли одно только воспоминание о Ленине поддерживало в нем дух, придавало новые силы выдержать неимоверные, страдания, вселяло веру в конечную победу. Камо любил этого необыкновенного человека горячо и преданно, как больше любить и невозможно бы. И знал он, чувствовал, что и Ильич умел так же горячо любить своих соратников.

Не успел Дзержинский постучать, как дверь, словно по волшебству, открылась перед ним. Это Надежда Константиновна, услышав шаги, гулко раздававшиеся по пустым коридорам Совнаркома, поспешила навстречу.

— Вот он, Дзержинский, — гроза буржуазии и верный сын пролетариата! — шутливо представила его Надежда Константиновна.

Есть люди, перед которыми невозможно не подтянуться, не собрать волю и мысли. Таким, по общему мнению, был Дзержинский. И Камо, со всей искренностью уважающий его, хоть и в шутливой форме решил подчеркнуть эту исключительную особенность Дзержинского. Как только тот вошел, Камо сделал три шага вперед и, по-солдатски вытянувшись, отдал честь.

— Рядовой Камо, отставить! — нарочито грозно скомандовал Дзержинский и в следующую секунду по-мужски сильно обнял его. — Кацо, дружище! Целую вечность не виделись! Выглядите вы сейчас молодцом.

— Э-э, непорядок! Раз помните слово «кацо», так запомните и слово «генацвале» — это очень ласковое, вкусное, ум! — Камо при этом «ум» аппетитно чмокнул губами, поднеся ко рту сложенные щепоткой три пальца. — У нас в Грузии только так!

— Так это в Грузии, а вы армянин! — засмеялась Надежда Константиновна. — Вы «джан»!

— Верно, я «джан», но и «генацвале»: я ведь родился в Грузии, хотя и армянин.

— Вы — интернационалист, товарищ Камо. Вы — благороднейший, бесстрашный солдат революции. И этого более чем достаточно, чтобы соединить в себе все ласковые обращения в ваш адрес не только Кавказа, но и мира! — сказал Ленин. — А теперь, товарищи, нам надо поговорить, сядемте. Впрочем, лучше перейдем в кабинет: пора дать Надежде Константиновне отдохнуть, — Ленин виновато посмотрел на жену.

— Идите, идите. Но прошу вас, не задерживайтесь. Даю вам максимум, максимум… — Надежда Константиновна запнулась и безнадежно развела руками. — Какой же возможно установить максимум, если сейчас уже одиннадцатый час ночи! Все добрые люди спать в это время ложатся!

— Вот видишь, Надюша, речь о добрых людях, а мы — недобрые, — Ленин сделал паузу и, глубоко вздохнув, показал рукой на себя и своих гостей. — Мы, Надюша, особоотрядчики, и нам сейчас архиважно пободрствовать!

— Вы еще и неисправимые полуночники, вот вы кто! Идите, но знайте, что я приду. И совсем скоро. Тогда не ждите от меня добра…

Пожелав Надежде Константиновне спокойной ночи, Дзержинский и Камо по настоянию Ленина вышли первыми.

Еще издали, прежде чем они прошли мимо нее, Аня Новикова, все еще стоявшая на часах, услышала голос Ленина.

Ленин, занятый разговором, не взглянул в ее сторону. Он шел обычной своей легкой походкой, коротко размахивая в такт шагам руками, поворачивая голову то к одному, то к другому собеседнику.

Явно Ильичу было не до сна… «Да ведь это не гости его, а он их не отпускает! — сделала неожиданное открытие Аня. — Ну и человек!..»

Как только вошли в совнаркомовский кабинет и уселись вокруг письменного стола, Владимир Ильич сказал:

— Прежде всего, Феликс Эдмундович, хотелось бы послушать, как на сегодняшний день обстоят дела с формированием частей Красной Армии и ее командного состава. Рассказывайте!

Дзержинский не сразу ответил. Он несколько минут сосредоточенно раздумывал, с чего же начать.

…После мартовского Восьмого съезда партии, где обсуждался именно этот вопрос, прошло два с лишним месяца, а порадовать Ильича было нечем. Но надо было трезво, как это делает сам Ленин, дать оценку обстановке…

Камо нервничал. Он считал, что Дзержинский слишком испытывает терпение Ильича, поэтому то и дело поглядывал в его сторону. Но сам Ленин не торопил с ответом. Минутное молчание Дзержинского говорило Ленину гораздо больше, чем можно было предположить!

Недавно в лондонской газете была напечатана корреспонденция скульптора Шеридан, приезжавшей в Советскую Россию понять русскую революцию и запечатлеть в своих работах кое-что для истории. Ленину понравилась правдивость, с какой англичанка писала о большевиках, в частности о Дзержинском, чей бюст она лепила: