Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

Ян старался не смотреть на этих скитальцев, чтобы, как ему казалось, не смутить их. Извечная людская слабость — стыдиться своей бедности перед преуспевающими людьми, быть может, прямыми виновниками его нищеты, — была Яну знакома!

Выйдя из сада, Абол пересек покрытую камнем Набережную улицу и спустился по узкому бульвару к Каспию. Пахло молодой зеленью, морем… Все было насыщено теплом и ароматом весны.

Ян медленно прошел мимо «Девичьей башни» — Кыз-Каляш, мрачного древнего исполина оригинальной архитектуры. По преданию, башня называлась Девичьей в память погибшей ханской дочери, которая в отчаянии, что ее выдают замуж за старого нелюбимого человека, бросилась с высоты в море и утонула. Будто именно с тех пор в этом месте море постепенно стало усыхать и отступать от берега.

Ян остановился на Засыпке [9] Засыпка — искусственно приподнятый щебнем и землей берег. и долго не мог оторвать взгляда от бескрайнего простора моря. Ближнее и дальнее придвинулось. Отчетливо видимое и невольно всплывавшее в памяти слились воедино…

Далекая, милая Латвия, с чистым прозрачным Рижским взморьем, с тихим пейзажем вокруг утонувших в зелени одиноких хуторов распростерлась здесь — осязаемо, близкая, родная.

Но черные, конусообразные пирамиды нефтяных вышек, казавшиеся благодаря расстоянию и свету узкими мраморными гробницами, рассеивали мираж. Высвеченные солнцем, они особенно рельефно выступали на фоне бледного песка и лазури. Ян не раз близко видел эти гнилые дощатые сооружения, готовые в любой момент рухнуть на трудившихся рядом, вымазанных мазутом рабочих.

Отсюда как на ладони был виден Бакинский порт. У многочисленных пристаней толпились пароходы, баржи… По подземному трубопроводу текло из «черного» города «черное золото», в нефтеналивные суда и увозилось в Дербент, в Петровск, занятые белогвардейцами… Только часть этого драгоценного горючего удавалось подпольщикам тайно, с большим риском для жизни, переправлять в Астрахань, на советскую землю.

Муравьями копошились вдали люди, большая часть которых слонялась без дела в поисках работы и куска хлеба.

Поднимаясь по Засыпке к Набережной улице, Ян снова и снова встречал на своем пути несчастных, одетых в лохмотья людей.

Вот совсем рядом, у дерева, расположилось целое семейство! То ли беженцы, то ли семья рабочего-нефтяника или судового грузчика, выброшенного хозяевами на улицу… Мальчуган лет пяти подбежал к нему. Черные волосы на головенке так спутались, что, казалось, не найдется в мире гребня, который расчешет их.

— Господин, дай на хлеб! — на ломаном русском языке, почти с вызовом, сказал мальчуган. Очевидно, он привык к отказам и ни на что не надеялся.

Давным-давно должно было загрубеть и окаменеть сердце латыша — не такое ему привелось в жизни видеть! У самого было полуголодное детство… Но, очевидно, именно поэтому он всякий раз тяжело переживал чужое горе!

И теперь вот этот светлоглазый «господин» начал рыться в карманах своего элегантного костюма. Там, он помнил, кроме револьвера и бомбы, смертоносных для врагов этого мальчика, должны были быть какие-то деньги…

— Возьми, малыш… — Он протянул несколько скомканных бумажек — все, что у него осталось. На них особенно много не купишь, но все же хоть один раз эта семья сможет наесться.

— Спасибо, дяденька! — обрадовался мальчик и, порывисто прильнув губами к руке Яна, побежал к матери.

Комок подкатил к горлу. Абол видел, как женщина иссохшими пальцами поспешно начала выпрямлять и считать бумажки. Кто эти люди — русские или армяне, азербайджанцы или турки — для Яна не имело значения. Это были как раз те, ради кого он сейчас пойдет на риск в этом ужасном городе несметных богатств и беспросветной нищеты.

Солнце поднялось высоко. Где-то близко мужской голос заунывно тянул «баяты». Сливаясь с заводскими гудками, с ревом пароходов и катеров, с утренним трезвоном колоколов, он рождал мысли о нерадостном, подневольном, грошовом труде.

В то время, когда Ян Абол, Филипп Новиков и Роман Разин с бомбами в карманах и наблюдатели-связисты с нетерпением ждали сигнала, разодетая под барыньку Ася уже дважды подходила к начальнику вокзала и справлялась о приходе поезда.

По перрону нетерпеливо прохаживались и другие ожидающие, среди которых нетрудно было отличить чиновников мусаватистского правительства, встречающих генерала Ковалева и его свиту.

Наконец станционный колокол возвестил о прибытии поезда. Полицейские тут же оттеснили публику от мягкого вагона.

Как только Ася воочию убедилась, что гости приехали, сразу же выбежала из вокзала и передала сигнал ближайшему из наблюдателей. Весть эта — эстафетой — пошла по цепочке связных даже быстрее, чем по телеграфу.

Сама же Ася поспешно наняла извозчика и, пообещав хорошо заплатить, попросила мчаться как можно быстрее.

Совсем недалеко от дома губернатора, в переулочке, она велела возчику осадить лошадей.

— Очень извиняюсь, барышня, но кого встречаете? — полюбопытствовал, наконец, возчик, когда она, щедро расплатившись, слезла с фаэтона.

— Брата моего, вот кого, — с улыбкой ответила Ася. — Деньги тебе я заплатила немалые. Получишь еще столько же, только жди здесь! Очень скоро мы поедем в другое место…

— С моим удовольствием, барышня хорошая! Наше дело такое: и постоять можем, и подождать, и побежать — лишь бы заработать!

Ася оставила фаэтон на всякий случай. А вообще уже все было заранее распределено: кому после взрыва куда и на чем бежать.

Плыли, плыли вспененные мартовским утренним ветром белые облака, а солнце вместе с голубым небом снова опрокинулось в море и весело плескалось в нем, спокойном в эту минуту, лазурном и чистом.

Дремотная истома только что проснувшегося города уже прошла: вокруг становилось шумно. Открывались лавки, лошади лязгали железом подков о булыжник мостовых, громыхали подводы, слышался людской говор, смех, брань…

Глаза Аси ощупывали все вокруг, словно она в первый раз видела раскинувшийся перед нею мир.

Недалеко от губернаторского дома, на краю парка, под прикрытием огромного дуба, присел на пенечек Ян, закурил и развернул газету, сделал вид, что читает. Ага, вот и Роман. Объявился и Филипп, тоже важный господин, с весомым грузом в кармане. Только и ждет подходящего момента, чтобы по-матросски расквитаться с белыми.

— Дудки! Дальше этой улицы вы, господа представители белоказаков, не продвинетесь! — с насмешкой забормотала Ася.

Вот Ян встал и не спеша пошел к трехэтажному дому, стоявшему рядом с губернаторским. На минуту он встретился взглядом с Романом. Улыбнулись друг другу одними глазами.

Роман характерным жестом пошевелил шеей, будто его теснил накрахмаленный воротничок белоснежной батистовой рубашки. Ася знала, как он не любил эти рубашки! Особенно досаждали ему манжеты… О чем думал в этот момент Разин, Ася впоследствии не раз слышала от него самого.