Элизабет Рудник - Малефисента. Владычица тьмы

Филипп слушал его вполуха. Он надеялся, что отец прав. Хотел надеяться. Но при этом в глубине души Филиппу не хотелось, чтобы мать училась любить Аврору. Филипп вовсе не считал, что она сможет полюбить Аврору так же глубоко и безоговорочно, как он сам, да это и не нужно. Но почему ей так трудно пусть и без любви, но всего лишь отнестись к Авроре дружелюбно – так, как это легко делают многие и многие люди? Ингрит не способна к этому? Или просто не желает?

СПРЯТАВШИСЬ В ТЕМНОМ УГЛУ ПОКОЕВ, КОРОЛЕВА ИНГРИТ НАБЛЮДАЛА ЗА СВОИМ МУЖЕМ И СЫНОМ,СЛУШАЯ, КАК ОНИ ЛЕПЕЧУТ О ЛЮБВИ И ЕДИНОМ ГОСУДАРСТВЕ. Бла-бла-бла, бла-бла-бла... Хорошо, что они не могут видеть ее лица, когда она закатывает глаза и, морщась, слушает, как должна со временем вырасти и укрепиться ее любовь к Авроре. Ха! Да для этого до скончания веков времени не хватит! И вообще, зачем ей любить эту девчонку? Для нее Аврора была всего лишь пешкой в той шахматной партии, которую она тайно разыгрывала на протяжении многих лет.

Услышав все, что желала услышать, и даже больше, Ингрит беззвучно проскользнула из темного угла в потайную дверь, ведущую в гардеробную королевы. Для короля Джона, да и для почти всех слуг, если не считать двух-трех самых доверенных горничных королевы, эта комната была недоступна. Гардеробная очень нравилась Ингрит именно потому, что здесь никогда не было посторонних и можно чувствовать себя совершенно спокойно. Вдоль одной из стен висели платья – серые, серебристые, белые, черные, – и все однотонные, как любила королева. На полочках лежали драгоценные украшения, вдоль стены напротив платьев выстроились в ряд десятки и десятки пар туфель. У дальней стены стояло несколько сделанных по меркам королевы манекенов с самыми тончайшими и любимыми ее платьями.

Ингрит подошла к ним и протянула руку, но, вместо того чтобы погладить кончиками пальцев нежнейшую ткань, она с силой толкнула один из манекенов. Он покачнулся – и раздался негромкий щелчок, после чего позади манекена раздвинулась потайная дверь в стене, за которой виднелись ведущие куда-то в темноту ступени.

Королева позволила себе улыбнуться, что случалось с ней чрезвычайно редко. Вот почему на самом деле она так любила эту комнату и не впускала в нее посторонних. Точнее, эта лестница за дверью и вела к той причине, по которой королева так охраняла от чужих глаз свою гардеробную.

Проскользнув мимо манекена, Ингрит нырнула в дверь и стала спускаться по ступеням. Ее шаги эхом отдавались от каменных, покрытых холодной влагой стен, освещенных редкими фонарями. Собственно говоря, эти фонари ей были вовсе и не нужны – она прекрасно знала дорогу и без них, потому что уже проделывала этот путь... да просто не сосчитать, сколько раз!

Чем ниже спускалась королева, тем светлее становилось вокруг, и вот стало слышно журчание воды. Иногда его прерывал резкий звонкий звук – словно что-то ударялось о поверхность стекла. Наконец Ингрит достигла подножия лестницы и вошла в подземную пещеру со сводчатым, почти пятиметровым потолком. Пещеру пересекало несколько идущих в разных направлениях мостов, под которыми открывалось новое, еще более просторное помещение. Ингрит взошла на один из мостов и заглянула вниз.

Чувства, которые она испытывала при взгляде на свою лабораторию, всегда были одинаковыми – смесь удовольствия и гордости. Она потратила не один год, чтобы это место приняло свой нынешний вид. Каждый сверкающий никелем и стеклом инструмент делался по ее индивидуальному заказу, оборудование подбиралось королевой долго и тщательно. Прищурившись, она принялась искать взглядом Ликспитла – так она называла склонившегося сейчас над рабочим столом пикси. Она направилась к нему.

Ее шаги пикси услышал не сразу. Большие желтые глаза Ликспитла были прикованы к стоящему перед ним микроскопу, его длинные тонкие пальцы чутко обхватывали ведущую к линзам черную трубку. Прильнув к окулярам, он то сжимал, то разжимал пальцы, и от этого был похож на плетущего сеть паука. Кожа Ликспитла, некогда гладкая и напоминавшая по цвету лунный свет, со временем сделалась пористой и желтоватой, покрылась пятнами и шрамами, полученными за долгие годы в результате различных происшествий в лаборатории. Даже одежда на нем и та была желтоватой. Его рабочий фартук на груди был покрыт пятнами, из большого кармана торчали какие-то инструменты, тоже не казавшиеся достаточно чистыми. Неряшливый вид Подлизы был неприятен Ингрит – хотя, с другой стороны, ей ведь нужно, чтобы он работал, а не на бал ее сопровождал, правда же?

Ликспитл был единственным, кто знал о секретной лаборатории королевы. Пойманный самой Ингрит много лет назад, он вынужденно утратил свои крылья – и свою душу тоже – и сделался, если так можно сказать, главным (и тайным) королевским экспериментатором. С годами Ликспитл успел даже забыть, что он пикси, и часто называл себя человеком, а Ингрит давно перестала при этом поправлять его. Для ее целей было даже удобнее, если эта зверушка не будет помнить о своем родстве с феями и эльфами. Пусть Ликспитл считает, что он работает «во имя науки» , хотя правильнее было бы сказать – на благо Ингрит . Ну да ладно. Самое главное, что он сутками сидит в подвальной лаборатории под замком Ульстед и ставит, ставит, ставит придуманные им самим жестокие опыты.

Пикси оторвал голову от окуляров микроскопа, опустил на свои желтые глаза защитные очки и уставился на мерцающий красный цветок. Напевая себе под нос какую-то мелодию, он продолжил свою работу – принялся вытряхивать над лабораторной чашечкой сердцевину цветка, заставляя золотистую пыльцу оседать на стекло. Цветок в полутемной лаборатории и пористых лапках Ликспитла казался совершенно не к месту. Вокруг стояли десятки плотно закрытых стеклянных банок, в которых томились феи самых разных размеров и форм. Да-да, именно здесь они оказывались, исчезнув с вересковых топей – и всякий раз по приказу Ингрит.

Услышав наконец шаги Ингрит, Ликспитл повернул голову в ее сторону, заморгал и поспешно вскочил, чтобы поклониться.

– Ваше величество, – сказал он.

– Ты должен поторопиться, Ликспитл, – не ответив на его приветствие, проворчала королева. Она немного постояла, глядя на цветок, и направилась к нише в дальнем конце пещеры, отделенной от остальной лаборатории ширмой.

Пол здесь был буквально завален самыми разными мифическими реликвиями. Еще целый ряд предметов был тщательно разложен на тянущихся вдоль всех стен полках. Там были деревянные миски, до краев наполненные странными, сгнившими до неузнаваемости предметами, стеклянные банки с этикетками «Слезы единорога» и «Зубы пегаса» . На одной из полок даже лежал череп дракона. Правда, небольшой. Увидев все это, можно было подумать, что ты оказался в удивительном музее, где со всего мира собраны загадочные предметы, сохранившиеся с тех давних-давних времен, когда люди верили в мифы, чудеса и магию. В центре комнаты, отделенный от всех остальных предметов, стоял самый ценный экспонат коллекции Ингрит. Около пяти лет назад она сумела выследить и похитить его, и с тех пор он хранился в ее секретной лаборатории. И, что примечательно, простояв пять лет в темной сырой лаборатории, этот предмет не утратил своей силы – он светился нерастраченной энергией злой магии. Не сводя глаз с веретена, Ингрит подошла ближе.