Барбара Нейгауз - Радиосигналы с Варты

Фриц скоро вернулся и сообщил, что советские и польские разведчики установили, что дорога, по которой предполагалось идти, блокирована фашистами. В деревушке, что виднелась впереди, расположился батальон вермахта, усиленный полицейскими отрядами, при них собаки-ищейки, с помощью которых гитлеровцы, видимо, собираются прочесывать лес. Бой наверняка кончился бы большими потерями для партизан. Поэтому перегруппировка должна быть произведена в течение часа, а за это время будет роздан паек.

Объявив все это, Фриц тоже сел у откоса, поставив рядом свой тяжелый рюкзак.

— Великолепное местечко для отдыха. Можно отдохнуть, не снимая все это барахло.

Макса радовали бодрый голос Фрица и его способность видеть во всем хорошую сторону. Вскоре принесли ужин. Каждый получил по куску хлеба величиной с ладонь и ломтик соленого сала. Вторая такая же порция была роздана как НЗ. Этим исчерпывались все запасы продовольствия отряда Невойта и польских товарищей.

Макс медленно ел хлеб с салом. Он страшно проголодался, но заставлял себя откусывать понемножечку и долго-долго жевать каждый кусок. Между тем голова колонны повернула назад. По дороге продолжалось непрерывное движение. Было душно и светло. Ночь сегодня как будто специально медлила с приходом.

Неожиданно из рядов проходивших мимо солдат выступил молодой офицер. Он коротко отдал своему соседу какое-то распоряжение и остановился рядом с немецкими антифашистами. Из-под фуражки блестели прищуренные дерзкие глаза. Лицо его было темным от пыли и, несмотря на мягкую ямочку на подбородке, казалось жестким.

— Лейтенант Зигмунд, — представился он, слегка притронувшись двумя пальцами к козырьку фуражки. Он осмотрел группу, даже обернулся, словно ища кого-то, и спросил: — Разве Эрнст не с вами?

Андре молча покачал головой. Макс ответил по-русски:

— Нет, Эрнст не здесь.

Лейтенант что-то обдумывал, закусив нижнюю губу, на лице его отражались противоречивые чувства. Почему-то, возможно потому, что немецкий радист был таким же юным, как он сам, лейтенант обратился к Максу:

— Прошу тебя, когда увидишь Эрнста, передай ему несколько слов от меня. Скажешь, Зигмунд сообщил. Он меня знает, он и нашего Шпинко тоже знал.

— А что такое случилось с вашим Шпинко? — поинтересовался Макс. — Говори, я все передам. Эрнсту.

— Это вам всем можно сказать, — решительно произнес вдруг лейтенант. — Шпинко учился в школе в Ченстохове. Ему еще восемнадцати не было, когда фашисты расстреляли его родителей. Братья и сестры пропали без вести. Он был прекрасным парнем, но здесь, — тут Зигмунд приложил ладонь к нагрудному карману кителя, — здесь у него все бушевало. Когда мы ждали ваш самолет, он никак не хотел верить, что к нам летят друзья. Он хотел стрелять в самолет. Я чуть не избил его за это. — Лейтенант замолчал, губы его слегка дрожали.

Макс больше не решался спрашивать, что же случилось с этим Шпинко. Он не сразу понял, почему этот странно взволнованный лейтенант говорит о нем в прошедшем времени.

— На следующий день Эрнст пришел к нам, — продолжал лейтенант. — Стефан специально привел его в лагерь отряда Армии Людовой, так как все мы хотели знать наверняка, кого именно к нам забросили. Тут Шпинко опять позволил себе неуместное замечание, отказался подать руку Эрнсту и презрительно отзывался о деятельности вашего Национального комитета. Мне пришлось наказать его.

— Такое иногда бывает, — послышался голос Вилли. — Ведь люди не бревна, хотя и бревно страдает, если его ранить. А почему ты рассказываешь нам об этом?

Польский лейтенант на минуту зажмурил глаза, на его щеках заходили желваки.

— Погиб он. Утром, на том лугу у родника. Сначала его легко ранило, он мог еще уйти. Я кричал ему: «Уходи, Шпинко, не то они тебя сцапают!» Но он хотел сначала расстрелять все патроны и убил одного фашиста. Мы прикрывали его, но все напрасно. Они схватили его живым. Потом я пошел его разыскивать. Шпинко был так истерзан, что я смог узнать его только по куртке. Они выкололи ему глаза и истоптали ногами лицо. — Зигмунд глубоко вздохнул, словно ему стало легче оттого, что он рассказал самое страшное. — Пусть Эрнст забудет все плохое, что говорил ему Шпинко. Вот и все, товарищи.

Он снова приложил два пальца к козырьку фуражки и повернулся, собираясь уходить.

— Постой! — крикнул Макс, уловив жест Андре. — Наш Андре хочет тебе что-то сказать.

И без перевода Фрица Андре понял краткий рассказ Зигмунда. Он вспомнил, как, выпрыгнув и парашютом из «дугласа», он завис на дереве, как стропы чуть не задушили его, как польские солдаты освободили его. Возможно, среди них находился и Шпинко. Андре не запомнил лиц этих людей. Он не знал, как выглядел тот юноша при жизни, но ясно представлял его мертвым, замученным и изувеченным. Теперь, когда Андре заговорил, голос его звучал хрипло.

— Спасибо, что рассказал, — произнес он. — Мы прекрасно понимаем, что Шпинко погиб за нас всех, за нашу и вашу свободу, как вы говорите. Мы сохраним в наших сердцах память об этом товарище и, когда вернемся в Германию, расскажем там о его героической гибели. Обещаем вам это.

Лейтенант в ответ на это молча вытянулся. Потом отправился догонять своих солдат. Мимо как раз проходило последнее отделение польского батальона. На многих были немецкие мундиры. Бывший жандармский фельдфебель Курц шел во главе отделения. В какой-то миг Максу показалось, что он хочет остановиться. Курц обменялся приветствиями с Максом и спросил:

— А где ваш пятый? Потеряли?

Макс только покачал головой и отвернулся. У него не было желания разговаривать с Курцем. В эту минуту ему не хотелось говорить ни с кем.

Новый маршрут проходил по болотистой местности, через болота вилась узкая пешеходная тропа, Здесь партизаны были в безопасности, но продвигаться приходилось с большим трудом. Люди шли гуськом, растянувшись почти на целый километр. Лейтенант, один из подчиненных Невойта, поддерживавший связь с батальоном Армии Людовой, вел под уздцы коня. Капитан Невойт, беспокоясь, как бы кто не отстал, продвигался в хвосте колонны на буланом коньке, причинившем столько хлопот Фрицу. Против Невойта конь, казалось, не имел никаких возражений. А может, он устал так же, как и люди, которым больше всего хотелось броситься на землю и отдохнуть.

Ночь, долго медлившая, наконец вступила в свои права. Стало темно хоть глаз выколи. Перед Андре неясно маячила фигура Фрица, за которым он шел. При каждом шаге трясина под ними опасно пружинила. Смерть юного польского партизана, о котором рассказал лейтенант Зигмунд, никак не выходила из головы Андре. Его тайная злость на Невойта давно прошла. Как же он был мелок, если мог поддаться чувству обиды! Ведь речь шла о жизни и смерти! Фашисты потому так жестоко замучили юношу, что хотели выместить на нем свою ярость: они упустили немецких коммунистов и не схватили больше ни одного партизана!