Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

С быстротой молнии Адамс вскарабкался на нижние сучья, и едва успел он это сделать, как небо сотряслось громовым ревом, и, подобно тому, как умирающий охватывает единым взглядом всю свою жизнь, он увидал, как проснувшиеся люди разлетелись круговоротом сухих листьев перед налетевшей бурей, и на месте остались только две фигуры — Берселиус и Феликс.

Заппо-зап улегся в сторонке от кочевья. Он одурманил себя курением конопли и лежал на расстоянии ста шагов, лицом вниз, бесчувственный ко всему, что творилось на земле и в небе.

Берселиус заметил его.

И Адамс увидал тогда едва ли не самый геройский поступок, когда-либо совершенный человеком. Разрушительный ужас наступающей бури, беспрерывный гром и рев не оказали никакого действия на железное сердце Берселиуса.

Он мгновенно рассчитал, что успеет разбудить негра пинком (ибо звук не действует на одурманенного коноплей) и загнать его на дерево — и не задумываясь сделал это.

Его действия увенчались бы успехом, если бы не корень истлевшего дерева, о который он споткнулся на полпути и упал прямо лицом вниз.

В смертельном ужасе, истекая холодным потом, Адамс смотрел, как Берселиус поднялся на ноги. Он встал медленно и как бы не спеша, после чего продолжал стоять лицом к надвигающемуся вихрю. Был ли он ошеломлен или сообразил, что дело проиграно — как знать? Но так или иначе, он стоял лицом к неприятелю, словно пренебрегал бегством. И свидетелю казалось, что перед ним стоит фигура божества, а не человека, когда, наконец, туча сомкнулась над ним, и один из хоботов подхватил его и зашвырнул куда-то в пространство, подобно камню, брошенному катапультой.

Как в бурю на море матрос цепляется за мачту, ничего не видя и не слыша, сосредоточив всю силу и энергию в руках, так Адамс теперь вцепился в древесное дупло над приютившим его сучком.

Вся происходившая внизу сумятица, толчки грузных туловищ о ствол дерева, непрерывный трубящий рев — все было ничто. Душа его отсутствовала — он отшвырнул ее, как слон отшвырнул Берселиуса. Весь мир для него заключался теперь в дереве, и именно в той части ствола, которая была обхвачена его рукой.

Стадо атаковало лагерь в три колонны, сохранив все то же построение с самого начала. Северная колонна, состоявшая из маток с детенышами, прямо прошла мимо, словно ища безопасности; остальные же, самцы и самки — последние еще более свирепые, чем первые, — напали на палатки и костер. Они растоптали и потушили костер, размозжили стойки палаток и ящики, съестные припасы и утварь, напарываясь на клыки друг друга в давке и не переставая реветь.

Потом проследовали дальше.

Все носильщики, за исключением двоих, пустились на свою беду по направлению к северу, и теперь с грохотом и ревом смешались вопли людей, гибнущих под ногами и на клыках у слонов.

Мало-помалу крики умолкли, и рев замер вдали, и ничего больше не стало слышно, кроме глухого ритмичного гула, который уходил на север, звуча все слабее и слабее, и наконец замер в ночной тишине.

Весь переполох продолжался всего каких-нибудь двадцать минут. Все время рева и грохота Адамс просидел, прижавшись к дереву, и не испытывал ни любопытства, ни страха. Духовная сторона его упразднилась, за исключением слабого остатка сознания, достаточного, чтобы установить, что он находится в руке смерти и что ему не страшно: его даже хватило на слабое чувство гордости. Боится смерти только размышляющий разум, способный спросить себя: «Что будет дальше?» Интуитивный разум, тот, который не рассуждает, не знает страха.

Если бы слоны не сбились так в кучу в своей ярости, они, вне сомнения, заметили бы Адамса, сорвали бы его с дерева и затоптали насмерть. Но теснясь в неистовой давке, вспарывая друг друга клыками и разметывая то, что попадалось под ноги, они так и пронеслись мимо, не заподозрив, что оставили за собой живого человека.

Когда шум замер в отдалении, Адамс пришел в себя, как это бывает после наркоза, и первое, что он понял, было то, что он сидит, ухватившись за ствол, и не может его отпустить. Руки его обхватили грубую кору дерева, как железные обручи; они отрешились от его воли и держали его помимо него, не вследствие мышечного напряжения или судороги, а просто потому, что не хотели отпустить. Они держали самостоятельно, и ему приходилось вообразить себя свободным. Приказывать им отпустить его было бесполезно, требовалось урезонивать их. Тогда мало-помалу они возвратились к повиновению, начиная с пальцев, и он вновь приобщился к земле, в буквальном смысле этого слова, ибо ноги его подкосились, и он упал.

Адамс был храбрый и сильный человек, но теперь, когда смерть отпустила его, теперь, когда опасность миновала, ему стало очень страшно. Он увидел и услышал жизнь: жизнь, взвинченную до бешенства, ревущую в водовороте действия, жизнь в наиболее оглушительном и устрашающем своем виде, — и испытывал то, что испытал бы человек, которому боги показали бы вблизи огненный смерч, именуемый нами солнцем.

Он сел и окинул взглядом жалкие останки кочевья, словно выдержавшего жесточайший шквал. Что-то блеснуло в лунном свете около него. Он поднял эту вещь: то было его зеркало для бритья, наиболее хрупкий предмет из всего имущества, однако уцелевший. Шесты палаток были сломаны, кухонная утварь растоптана, ружья разломаны на части; а эта вещь, ненужная и хрупкая, осталась целой.

Он только что уронил зеркальце на землю, когда внезапный зов заставил его оглянуться.

В лунном свете приближалась черная фигура.

То был заппо-зап. Тот, кого Берселиус с геройской самоотверженностью пытался спасти от гибели. Подобно зеркальцу, он уцелел: колонны разрушения прошли мимо него. Старые охотники говорят, что слоны не станут связываться с мертвым телом, а Феликс, хотя и проснулся от сотрясения почвы, пролежал, как мертвец, пока гроза не пронеслась мимо.

Теперь он казался полным жизни и, по-видимому, мало озабоченным, когда подошел к Адамсу и осмотрелся вокруг.

— Все к черту! — сказал Феликс; и ничто не могло лучше изобразить положение, чем эти краткие слова. Тут дикарь, с минуту посмотрев по сторонам, бросился к куче сломанных ящиков и другого добра и с криком вытащил из-под них какой-то предмет. Это было большое слоновое ружье с патронташем. На ложе была трещина, но в общем ружье мало пострадало. Феликс размахивал им над головой и кричал и смеялся от радости.

Адамс поманил его, и тот прибежал, как черный дьявол, при свете луны — черный дьявол с острыми зубами и сверкающими белками, — и Адамс указал ему на дерево и сделал ему знак положить там ружье и следовать за ним. Феликс повиновался, и Адамс повел его в том направлении, куда слон отшвырнул Берселиуса.