Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

А ветер переменился…

С наступлением темноты, как если бы вся сцена была искусно задумана адским драматургом, — в тот самый миг, когда ночь так внезапно спустилась на землю, когда большие звезды вспыхнули в вышине, как будто кто-то нажал кнопку, — ветер повернул и задул с запада.

Смена ветра заглушала шум наступающего войска, и отдыхавшие люди не почувствовали опасности, и в то же время ветер принес слонам запах человека.

Это могло побудить слонов свернуть с пути, но было бы невозможно утверждать наверняка; несомненно было одно, что если они достаточно приблизятся, чтобы увидеть костер, то бросятся на него и все уничтожат в припадке ярости.

Пламя костра для разъяренного слона то же, что красная тряпка для быка.

Первоначальная бешеная скачка сменилась быстрой рысью, звучавшей подобно дроби сотен приглушенных барабанов.

Инстинкт подсказывал слонам, что непосредственная опасность миновала, но что для полной безопасности необходимо уйти подальше; поэтому они избрали наиболее подходящий для этого ход. И что это был за ход, и что за зрелище!

Под большой белой луной неслись три линии фантастических животных, с их еще более фантастическими тенями, разделенные резкими белыми полосами лунного света: самки со слонятами в тылу, самцы в авангарде; они продвигались по запаху проложенного ими следа столь же неотвратно, как паровоз мчится по рельсам.

Жирафа все еще была с ними.

Она и ее тень шествовали наподобие двух циркулей за сотню шагов в стороне от южной колонны; и в тот самый момент, когда запах кочевья коснулся обоняния ее гигантских товарищей, глаз ее упал на красную искру костра.

Испустив скрипучий крик предостережения, она свернула к югу.

Наступил решающий момент. Все зависело от решения авангарда самцов, которые, с поднятыми и выгнутыми вперед хоботами, впились в струю запаха. Они располагали единым мгновением, но всякий опытный охотник знает, как быстро соображают слоны, и, судя по их действиям, можно заключить, что вершители судьбы Берселиуса рассудили следующим образом:

«Неприятель был сзади. Теперь он очутился спереди. Пусть так. Идем же в атаку!»

И они пошли в атаку, со взрывом трубных звуков, потрясших небеса; с задранными кверху хоботами и нацеленными вперед клыками, с распростертыми, как паруса, широкими ушами и грохотом артиллерийского наступления, они пошли в атаку на запах, и ядро стада последовало за вожаками, как тело следует за головой.

Не успел Адамс броситься на постель в палатке, как тотчас же заснул крепким сном. Этот сон, глубокий и без сновидений, продолжался всего лишь полчаса, после чего он впал в дремотное состояние, в котором перед ним, как в волшебном фонаре, проходили вереницей яркие и фантастические картины. Он шел с колонной по стране, бесконечной, как само пространство; дорога, по которой они шли, подобно дороге к гробникам китайских богдыханов, была окаймлена двумя рядами каменных изваяний животных. Сперва это были тигры, но немного погодя он рассмотрел в них зверей гораздо более крупных, беспощадных и страшных, нежели тигры; то были слоны — большие каменные слоны, простоявшие здесь под солнцем с сотворения мира; они терялись в перспективе, переходя из гигантов в пигмеев, из пигмеев в крупинки песка, ибо то были стражи пути, конец коего — бесконечность.

Потом они исчезли, но знойная слоновая страна осталась той же, ничего не было видно, кроме залитых солнцем пятен кивающей травы и холмистой почвы с разбросанными там и сям деревьями; но вот, наконец, по небу потянулись вереницей тени слонов, тени, втрое больше высочайших гор, внушившие спящему такой непреодолимый страх, что он в ужасе опрометью вскочил и почувствовал, как по лицу его струятся потоки пота.

Сна как не бывало, и он тщетно метался в нервном возбуждении чрезмерной усталости. Длинный переход предыдущего дня, в котором люди затеяли тягаться с передвижными горами, ужас, навеваемый преследуемыми чудовищами, — все это окончательно разогнало сон.

Он вышел подышать свежим воздухом.

Лагерь был погружен в глубокий сон. Двое часовых, поставленных Берселиусом караулить и поддерживать огонь, спали, как остальные, с раскинутыми руками; огонь догорал, как бы затопленный потоками лунного света, и Адамс намеревался подойти к куче хвороста за топливом, когда увидал зрелище, страннее которого ему едва ли было суждено увидать когда-либо.

Лежавший справа от костра часовой поднялся на ноги, подошел к запасу топлива, взял оттуда охапку и бросил ее на тлеющий уголь.

Хворост затрещал и вспыхнул, и лунатик, проделавший все это с ничего не видящими, широко раскрытыми глазами, возвратился на свое место и улегся обратно.

Казалось, будто приказание Берселиуса все еще звучит в его ушах и представление о нем все еще господствует над его духом.

Адамс раздумывал об этом, стоя лицом к ветру, и поглядывал на запад, в ту сторону, откуда они пришли с такими мучениями под палящим солнцем. Ничто не напоминало теперь об утомительном походе, о погоне за призраками, о долгих милях тяжелого пути — все было мирно и холодно-прекрасно, все затихло в лунном свете и безмолвии.

Он готовился было возвратиться в палатку, когда слуха его коснулся слабый, волнообразный звук, подобный звону в ушах от переутомления или действия лекарства.

Он заткнул уши, и звук прекратился.

Тогда он понял, что это реальный звук, доносящийся по воздуху.

Он подумал, что звук идет по направлению ветра, дувшего теперь прямо ему в лицо, но сколько бы он ни напрягал зрения, ничего не было видно. Ни облака на небе, ни признаков грозы на горизонте, а между тем звук усиливался. Бум-бум, — все глубже и звонче, напоминая то долгий раскат барабанного боя, то голос моря в пещерах далекого берега, то призыв циклона, зовущего буйные ветры в атаку. Но самым жутким свойством этого странного ночного звука был его ритм, определенная пульсация, говорившая о жизни. То не было тупое перемещение материи, как при землетрясении, или воздуха, как при буре: то был голос жизни.

Адамс бросился к палатке Берселиуса и схватил его за руку с криком: «Слушайте!»

Он добавил бы: «Смотрите!», но слова замерли на его устах при виде того зрелища, которое открылось ему теперь, когда он повернулся лицом к востоку.

По равнине, прямо к лагерю, неслась туча мрака, перекатываясь и колыхаясь, и воздух сотрясался от сопровождавшего ее грома. Явление непостижимое, парализующее. Но тут железная рука Берселиуса стиснула его руку и толкнула его к дереву, а голос Берселиуса крикнул: «Слоны!»