Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Прошел час, в продолжение которого рыболов вытащил всего несколько мелких рыбок.

— Хорошей рыбы нет здесь, — проговорил Тайофа, — но кто знает, до зари, быть может, она сюда и подойдет…

— Лучше на заре, чем совсем ее не будет, — докончила его мысль девушка, — но дело не в рыбе. О-хэ, Тайофа! Нам следовало бы подождать, пока луна увеличится, и тогда выезжать на рыбную ловлю.

Прошло еще несколько часов, и, наконец, терпение рыболовов вознаградилось. Леса быстро развернулась, и юноша, приказав Катафе держать в равновесии лодку, стал вытаскивать свою добычу в то время, как огромная рыба отбивалась изо всех сил. Она то бросалась вперед так далеко, что нос лодки прыгал под якорным канатом, то возвращалась зигзагами к корме.

Теперь рыболовы уже могли рассмотреть, как она то бьется под поверхностью воды, то взбивает озаренную звездами воду в пену; она уже была у борта лодки, и Тайофа кричал Катафе, чтобы она готовилась оглушить рыбу палкой, когда внезапно стало совсем темно, и на лодку вдруг налетел шквал.

Увлеченные своей работой, они и не заметили, как надвигалась буря; потоки дождя и сильный ветер обратили их к действительности.

Тайофа бросил лесу, которая сейчас же развернулась, и бросился к рулевому веслу. Он намеревался держать лодку по течению, но якорный канат разорвало, и лодка каким-то странным образом вдруг понеслась против ветра, кормою к яростным волнам.

Причиной этого была барракуда [35] Барракуда — длинная, узкая, похожая на щуку рыба с острыми зубами. Питается барракуда рыбой, но иногда нападает и на человека. . Конец лесы был привязан к носу лодки, и огромная рыба, плывшая к северу по течению, буксировала их.

С последним ревущим потоком дождя шквал пронесся, и вновь на небе появились звезды, озарив бурлящее море и лодку…

Катафа огляделась… Тайофы в лодке больше не было! Очевидно, громадная волна, почти залившая лодку, унесла его в океан.

Девушке некогда было размышлять об этом, — бурные волны угрожали гибелью и ей самой.

Что-то задело ее, точно удар бича. Это был оторвавшийся конец сделанного из мата паруса. Катафа схватила его, прикрепила на место и затем, когда ветер надул его, принялась править лодкой.

Леса сильно дернула и внезапно ослабла: она или порвалась, или рыба соскочила с крючка.

Повернуть лодку при таких волнах было слишком трудно, а заставить ее идти к югу, к Таори, против ветра, с единственным коротким веслом и неуклюжим парусом, было и совсем невозможно. Катафа хорошо знала это, и она ухватилась теперь за весло с одной только целью: не дать маленькому суденышку перевернуться.

На заре ветер ослабел до легкого бриза, и волнение слегка улеглось. Когда яркая заря разгорелась на востоке и дута солнца разорвала линию горизонта, Катафа вспомнила о корзине с провизией, лежавшей на дне лодки, и раскрыла ее.

Пока она ела, глаза ее бродили по линии горизонта… Но все усилия ее уловить знакомые очертания родного атолла были тщетны. Нигде ничего не было видно, кроме набегавших голубых волн. Далеко к западу лежали острова Паутому, с рифами, бурунами, позади лодки — остров Таори, а за ним пустынное море тянулось до Гамбиэров; к востоку, в тысяче или больше миль, лежали берега Южной Америки, к северу находился Остров Пальм и Великий океан вплоть до Маркизских островов…

В течение всего долгого дня кругом царило глубокое молчание. Это новое явление, которому Катафа не могла подобрать названия, почти угнетало ее. Она жила с вечным шумом прибоя в ушах; шум этот стал частью ее мира, как земля под ее ногами, и теперь, когда его не было, она растерялась.

Случайное хлопанье паруса, шепот и плеск волн под носом лодки, шипение пены, когда нос лодки разбивал волны, — все эти звуки казались ей какими-то странными среди окружающей тишины.

Поднявшись на ноги при последней вспышке заката, девушка напрягла зрение… — нигде ничего. Раз ей показалось, что на увидела какую-то точку, выделявшуюся на далеком горизонте, но разобрать, была ли это земля или крыло чайки, она не смогла. Только с наступлением мрака и ночи ветер совсем замер, и настал мертвый штиль. Присев на дно лодки, Катафа положила голову на скамью и закрыла глаза.

Она проснулась на заре, когда вся восточная часть неба алела, точно лепесток огромной розы, на котором утренняя звезда сверкала, точно росинка. Слабое дуновение ветерка с севера принесло с собой шепот, знакомый шепот прибоя… На одну секунду, когда девушка только что открывала глаза, картина Таори предстала перед ней. Значит, ночью ветер переменился, и ее отнесло назад?..

Поднявшись на ноги и ухватившись за мачту, Катафа обернулась лицом к ветру, и там, все еще далеко, но уже посылая ей дыхание своих берегов с роскошной растительностью, виднелся остров, который она два раза видела в мираже…

Тринадцатилетнее пребывание на острове изменило Кернея почти так же сильно, как оно изменило и Дика.

Вечно высматривавший какой-нибудь корабль в течение первых трех лет, теперь уже Керней ни за что не покинул бы острова. Он сроднился с этой жизнью, тишиной и покоем, пополнел и поседел.

Ребенок и остров, солнце и спокойная жизнь — все вместе точно сговорились, чтобы произвести в нем такие перемены. Теперь он уже не чувствовал никакого стремления к обществу людей, веселой компании товарищей, к шумной жизни портового города, о которой он раньше всегда мечтал во время дальних плаваний. Оставшись без табаку, в течение многих лет он жевал смолку, которую можно было найти в изобилии в лесу. Жизнь без впечатлений заставила его придумать не мало занимательных и невинных развлечений для себя и для мальчика.

Одним из любимых занятий и того и другого было, как они в шутку говорили, «судостроительство».

Дело началось с того, что однажды, когда Дику было не более семи лет, Керней вырезал ему из дерева маленькую лодочку, чем привел его в неописуемый восторг. Керней был хороший мастер и из любого куска дерева умел сделать что угодно при помощи одного только ножа.

Вскоре ему пришла в голову удачная мысль построить модель погибшей шхуны «Раратонга». Ему понадобилось больше полугода, чтобы закончить эту работу, но в законченном виде модель оказалась удивительно удачной; паруса были сделаны из старой сорочки Лестренджа и оловянный киль из оловянной обертки чайного ящика, которую Керней умудрился расплавить.

Моряк и мальчик отнесли модель на пруд рифа и почти с одинаковым увлечением стали пускать ее по воде. На следующий же день Керней принялся за новую модель, на этот раз модель фрегата [36] Фрегат — военное трехмачтовое судно. .