Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Катафа не могла понять, что это, и решила разбудить Дика.

— Дик, Дик, слышишь?

В этот момент раздался новый звук, уже определенно доносившийся с моря, с западного, внешнего берега. Это был какой-то низкий длительный грохот, так же внезапно кончившийся, как и начался. Это был грохот якорной цепи причалившего судна.

Сон в одно мгновение, как легкое летнее облачко, слетел со спящего юноши. Через минуту Дик был уже на ногах.

— Что это? — спросила испуганная Катафа.

— Не знаю…

— А перед этим слышны были голоса, но я не могла тебя добудиться.

Катафа стояла рядом с Диком, вытянув вперед голову, прислушиваясь.

Но непонятные звуки больше не повторялись, тишина снова воцарилась вокруг, опять не слышалось ни звука, ни вблизи, ни вдали, в лагуне.

Дик простоял минуту без движения, прислушиваясь, затем медленно подошел, весь освещенный лунным светом, к дому и взял стоявшее у его стены копье для ловли рыбы, которое всегда сопутствовало ему во время путешествий по острову. Он молча, как бы боясь, что их кто-нибудь услышит, кивнул Катафе.

Они прошли через полянку, окружавшую их хижину, всю освещенную ярким лунным сиянием, превратившим ночь в светлый день, и погрузились во мрак густой чащи деревьев.

Дик пробирался впереди, Катафа за ним, раздвигая ветви, разрывая вьющиеся растения, останавливаясь, прислушиваясь, принюхиваясь к воздуху, как это делает охотничья собака.

Дик держался направления вдоль берега, и вскоре между листьями деревьев засверкала вода лагуны, залитая яркими лучами луны. Когда они пробрались совсем близко к берегу, красные проблески света показались между листьями.

Дик, наконец, раздвинул ветви и выглянул на песчаную отмель.

На берегу был разложен большой костер, который освещал красным отблеском береговой песок и стволы росших тут же кокосовых деревьев.

Вокруг огня двигалось около полудюжины малорослых, почти совсем голых людей, с блестящей черной кожей, сверкавшими белыми зубами и ярко-белыми выпученными белками. Они суетились, подкладывая в костер хворост и приготовляя пищу.

Катафа придвинулась ближе к Дику и прижалась к нему. Темнокожие полуголые люди, копошившиеся вокруг костра, поразили ее. Она никогда не видела таких лиц и таких людей. Она не могла не признать их сходства с канаками ее острова, но ее земляки, на судьбу которых европейцы еще не успели наложить свою руку, всегда держались спокойно и с достоинством, как чувствует себя каждый свободный и независимый человек.

Во всех же движениях этих черных рабов сквозила, — Катафа не могла бы выразить словами, но почувствовала это, — робость, забитость и страх.

Их жалкие, согнувшиеся фигуры, их движения, их спины, покрытые еще не зажившими рубцами от плетей и палок, их шеи, со следами цепей, красноречиво говорили о многом… Они вздрагивали и с ужасом оглядывались на каждый окрик своих повелителей. Далеко обходя группу белых людей, они сгибались от этого слепого, животного страха, как бы заранее уклоняясь от побоев.

Канаки острова Таори, благодаря примеси меланезийской [55] «Меланезийцы» — из племен папуасов, отличаются черным цветом кожи, приплюснутым носом и толстыми губами. Живут в Меланезии — группе островов, окружающих Австралийский материк. крови, правда, не были красивы, но самый безобразный из них мог бы назваться красавцем в сравнении с ними. Вывезенные с Ново-Гебридских [56] Ново-Гебридские острова, — группа Меланезийских островов в Тихом океане, колонизованы Англией и Францией. Ново-Гебридские острова гористы, состоят из вулканических пород, богаты полезными ископаемыми: медной, железной и никелевой рудами. Местное население — многочисленные племена меланезийцев. островов, голые, с разорванными ушными раковинами и полусогнутым телом, они казались более похожими на обезьян, чем на людей.

В то время как Катафа с любопытством и ужасом оглядывала чернокожих, все внимание Дика было приковано к другой группе людей, белолицых, рыжебородых, причесанных, бритых и одетых в европейский костюм, как одевался Керней.

Одни из них сидели на корточках, остальные полулежали. Перед ними стояла бутылка и несколько скорлуп кокосовых орехов, которые, видимо, заменяли им стаканы. Время от времени один из них брал бутылку и наливал ее содержимое в скорлупы. Тогда то один, то другой кричал какие-то резкие, пронзительные приказания чернокожим, от которых те еще больше пугались и сгибались еще больше, точно ожидая удара, а иногда, когда они проходили близко, белые ударяли протянутой ногой в сапоге по голому черному телу.

Странное волнение наполнило душу Дика…

Смутное воспоминание детства, давно позабытые впечатления промчались в его душе.

Перед ним ясно встал образ Кернея, лица Джаксона, Джима и других матросов экипажа корабля, на котором он когда-то нашел приют. Отдельные слова и восклицания этих людей на берегу долетали до него, и вдруг с какой-то непонятной живостью и силой он вспомнил родную речь, на которой уже редко говорил со времени появления на острове Катафы и на которой совсем перестал говорить со дня смерти Кернея.

Названия, означающие берег, лагуну, остров, все окружающее, те названия, которыми Керней обозначал все это, всплыли перед ним. Диком овладело страстное желание пойти сейчас же к этим людям, близко подойти и посмотреть, похожи ли они и лицом на Кернея, заговорить с ними на их и его языке.

Но так же внезапно Дика, привыкшего к уединению, охватила робость — Дика, не знавшего страха перед чудовищной коброй и гигантским осьминогом, — и он решил отложить свое знакомство до завтра.

— Вон в лагуне стоит их судно, — указала Катафа. — Откуда они приехали?

— Не знаю… пойдем домой! — хрипло, стараясь скрыть свое волнение, произнес Дик, увлекая ее в чащу.

— Слышишь? — спросила Катафа.

Она проснулась с первыми лучами солнца и услышала какие-то глухие звуки, доносившиеся с берега, подхватывавшиеся и разносившиеся эхом по всему острову.

Это приехавшие купцы принялись за работу. Рабы подрубали и валили драгоценные сандаловые деревья, ради которых судно и заехало на этот остров. Глухие удары раздавались один за другим и делались все ближе и ближе, становились все отчетливее и яснее. Оттуда же стали доноситься и окрики белых и голоса чернокожих.

Дик развел костер, Катафа стала готовить завтрак. Она положила испечь плоды хлебного дерева и рыбу и подала завтрак на двух широких листьях. К этому же она присоединила еще бананы и кокосовые орехи.

Дик ел, но молчал, прислушиваясь к рубке леса, думая о белых. Его опять неудержимо влекло к ним.

Катафа принялась за уборку, а Дик взялся за свое неизменное копье.