Николай Муханов - Мир приключений, 1924 № 03

Несколько дней тому назад они вернулись из Омска, распылив там партию не совсем чистого товара, каковая операция принесла им определенно чистые барыши.

Теперь предстояло произвести окончательный расчет, требующий сложных вычислений и кристальной ясности мысли.

А так как ясность мысли, как и ясность погоды, наступает лишь после должного орошения почвы, то визит в «Америку» не требует особенных разъяснений.

Приятели набрали у стойки по тарелке разной снеди, уединились в кабинет для почетных гостей и приказали подать туда пару чаю.

— «Американского», — подмигнув, пояснил Бородавкин толстому буфетчику — «Шестипалому».

— Не сумлевайтесь, настоящий «Ара», — усмехнулся толстяк, знавший посетителей и их вкусы, как свои шесть пальцев.

После «американского чая» пили фруктовый чай, потом снова потянуло к первоисточнику.

Из «Америки» перекочевали в пивную «Вена». Здесь Бородавкин упрекнул Квасова в неправильности расчета, по которому, якобы, жирный кус остался в кармане Квасова неподеленным.

Произошел разрыв дипломатических сношений, с обещанием, со стороны Бородавкина, немедленно начать военные действия. Однако, неторопливый Квасов на этот раз предупредил юркого Бородавкина и деликатно слегка попортил ему начесы на виски.

Бородавкин счел образ действий приятеля началом открытия военных действий и выбежал из пивной, чтобы мобилизовать свои силы.

После этого он вновь посетил «Америку», угощал «американским чаем» каких-то субъектов, страстно уговаривая их образовать нечто вроде Малой Антанты для совместных действий против Квасова.

К вечеру он совсем закружился и ослабел. Союзники куда-то исчезли. Бородавкин решил действовать один, захватил порцию «американского чая» с собой и пошел искать врага.

На улице ему стало совсем скверно, захотелось чего-нибудь кисленького. Подвернулась баба с клюквой. Набил клюквой карманы, побрел домой.

Барабанил в дверь минут десять. Наконец, показалась заспанная Домна Пантелеевна.

— И что колотишь? Чай, слышу. Соседка ушла, так я не сплю, ейную квартиру стерегу. Вон, и ключ оставила, на гвоздике висит.

— Пашка дома?

— Где там! Чай, не лучше тебя явится.

Бородавкин прошел к себе, сел на койку и принялся за клюкву. Запил «американским чаем», закусил клюквой. Весь перемазался красным соком.

Решил снова отправиться в «Америку», хотел подняться — не мог. Пластом повалился на подушку и заснул мертвецким сном, — как умер.

Квасов, после ухода приятеля, возмущался его поведением до глубины души. Пообещал попортить другу иконостас. Выпил пива в одиночку, стало скучно. Отправился вербовать сторонников. Нашел какого-то хлопца, по имени Ленька Гайда, пошли вместе «славить» по пивным. К вечеру набрались доверху. Гайда исчез и с ним исчезла пачка денег Квасова.

Покружился без толку по улицам, разжигая свою злобу на компаньона, двинулся к дому.

Стучал долго и сильно. Хотел сломать дверь.

— Не сплю я, чего барабанишь? — раздался за дверью голос Домны.

— Отворяй, дверь сломаю.

— Ишь, какой грозный. Тут я. Соседка ушла, так я квартиру ейную стерегу. Не ночую, говорит. Ключ оставила. Может услышите, Аделя должна придти за ключем. Вот он, на гвоздике.

— Сенька пришел?

— Пришел. Не лучше тебя. Вот бездельники, всю ночь уснуть не дают.

Квасов направился к себе. Хозяйка пошла досыпать. Лохматый и страшный Квасов стоял перед спящим Бородавкиным в сгущающихся сумерках и внушительно читал нотацию.

— Спишь, притворяешься? Сам первый жулик, а честных людей чернишь. Так я тебя обсчитал, обворовал? Что молчишь, сморчек? Боишься! Вот дам раза, тут тебе и крышка. Ты меня знаешь, хлопну между ушей — и капут! Обокрал я тебя? Отвечай?

Молчание.

— Ты у меня не отвертишься. Может быть кого подговорил убить меня? Так я тебя первый!..

Пьяная злоба душила огромное тело Квасова. Он схватил какой-то тяжелый предмет и пустил им в спящего друга.

Предмет тяжело плюхнул обо что-то глухое, безответное. Об голову или подушку.

Разрядившись немного, Квасов стал выговаривать другу в более мягких тонах:

— Дурашка, ты, дурашка. Я-ли тебя не люблю, я-ли тебя не берегу. Как брата, а ты… Эх!..

Он всхлипнул пьяными слезами и сел около Бородавкина.

— Ну, ладно, давай помиримся. Если тебе мало, я из своей части готов отдать. Ну, давай руку, вставай…

Бородавкин молчал и не шевелился. Квасов обшарил руками друга, попал во что-то влажное.

Зажег спичку и ужаснулся — рука была в крови. Зажег другую спичку, поднес ее близко к лицу приятеля, сразу вскочил и закружил по комнате. «Неужели убил? Убил и есть. Что-же теперь делать?.. Кончилась жизнь… Завтра арестуют и…»

Плюхнулся на свою койку, принялся соображать, стараясь растормошить заспиртованные мозги.

«Ну, влип в непромокаемую!.. Угробил, значит. Нет, так невозможно… Нужно Я бежать, скрыться… А может быть его скрыть?.. Ушел, мол, и не приходил… Но как?.. Корзину-бы большую, да на вокзал свезти… А кто повезет? Сам… На дворе тележек много… Взять одну незаметно… Вот беда, корзины нет…».

Квасов осмотрел внимательно комнату, хотя и знал, что у них нет подходящего помещения для трупа. Вышел в корридор, заглянул к хозяйке. Домна спит, сладко похрапывая. Сундучки у нее все маленькие, неудобные.

Вдруг Квасова как осенило.

«У латышки сундук хороший!.. Лучше не надо… Прямо для этой цели и сделан… Что такое Домна говорила про ключ? Ах да, ключ у нас, дома никого нет»…

Квасов чуть не заржал от радости. Открыл латышкину квартиру, притащил сундук, нажал механизм. Крышка отскочила. Сгреб в охапку труп и бережно опустил его на дно. Подложил под голову красную подушку. Попробовал — тяжеленько.

«Ничего, дотащу как-нибудь. А сундук хорош и веревок не нужно… Хоть в Америку!» — вспомнил он слова Минны Мартыновны.

Внизу лестницы Квасов выждал, не пройдет-ли кто. Моросил дождь. Двор был пустынен. Подкатил тележку, взвалил на нее сундук и незаметно выехал за ворота. До вокзала — рукой подать. Подъехал смело, позвал носильщика, потащили страшную ношу в багажное.