Николай Муханов - Мир приключений, 1924 № 02

— Останови ее!.. Спрячь в ящик… — задыхаясь, прошептал я.

Арнольд поднялся. В этот момент рука сделала неверное движение и, сорвавшись, упала на пол.

Через секунду она уже ползла по полу… Сухие крашеные ногти шуршали по паркету… Она двигалась все быстрее и быстрее… Силы ее, видимо, все росли. Она стала делать прыжки…

Сперва едва отделяясь от паркета, потом все выше и выше… Ужасное явление!..

Безумными глазами смотрел Роберт на эту гадину, вызванную к жизни его гением. Он стоял молча, не спуская с нее глаз… Вместо дыхания из его груди вырывался какой-то хрип… Мы молчали.

Вдруг рука стала направляться к Дойлю. Он невольно подался назад… Неровными прыжками, сухо стуча ногтями по паркету, рука мумии приближалась к нему. С перекошенным от ужаса лицом, с дико-горящими глазами он все отступал. Прошло несколько мгновений… вдруг Роберт вскрикнул не своим голосом и захохотал… Боже, что это был за хохот… Роберт несомненно сошел с ума, мне казалось, что я тоже начинаю сам терять рассудок. Роберт внезапно покачнулся, сделал движение вперед к этой ужасной руке… протянул свои руки… Бутылка с таинственной зеленой жидкостью упала на пол и разбилась… Нет слов человеческих передать состояние моей души… Рука мумии подпрыгнула, вцепилась в сюртук Дойля… Он снова захохотал. Рука судорожно впилась в плечо…

Момент — и тонкие сухие пальцы кисти с силой сдавили горло Роберта. Его лицо помертвело… Глаза вылезли из орбит… Страшный хрип… Из открытого рта высунулся распухший язык… Роберт беспомощно взмахнул руками и тяжело грохнулся на пол…

Рука не отпускала его шеи, она продолжала сжимать эту шею с какой-то, казалось, безумной злобой…

Но вдруг пальцы разжались, рука стала медленно сползать с трупа Роберта… бездыханного тела, лежавшего передо мной… Рука сползла… замерла на минуту и вдруг, подскакивая, ринулась на меня…

Я испустил нечеловеческий крик… и с силой отчаяния упершись в несгораемый шкаф, опрокинул его. Раздался страшный грохот… Мне казалось, что что-то хрустнуло…

Я еще раз вскрикнул и как будто потерял на мгновение сознание…

Я не помню, когда я позвонил.

Остальное вы знаете господа.

. . . . .

Доктор покачнулся. Его поддержали и усадили в кресло.

Судьи многозначительно переглянулись и устремили взоры на эксперта.

. . . . .

Доктор через неделю скончался от нервной горячки в психиатрической больнице, куда его отправили по постановлению суда.

Рассказ-задача

Е. Т.

План был прост, смел и ясен. Но…

Но никто не мог предвидеть, что рассыльный Митя бросит корку от мандарина на лестнице конторы «Короткий и Комп.».

Но по порядку.

Кузнецову нужны были деньги что бы есть, пить, веселиться, вообще — жить. Работать? Брать на дом и корпеть над ней ночами? Разве на заработок можно жить? А служба в качестве кассира не могла дать Кузнецову столько, сколько ему было необходимо, чтобы вести мало-мальски приличный образ жизни. И притом искушение: видеть каждую минуту деньги, большие деньги, трогать эти шелестящие конденсаторы человеческого счастья, и знать, что они чужие, что никогда у тебя в руках не будет столько твоих денег — разве это не мука?

Другие жили прекрасно: продавали, покупали, перепродавали, получали гигантские куртажи, делали своим женам умопомрачительные туалеты…

Нужно было изыскать какой-то верный способ разбогатеть. Сразу получить в руки сумму, которая позволила бы жить, не думая о завтрашнем дне.

И случай сам давался в руки. Фирме, в которой Кузнецов работал в качестве помощника управляющего, предстояло утром получить 500.000 р. от покупателя и в тот же день уплатить эти деньги фабрике за работу.

В то же время (это было в августе 1920 г.) пятьсот тысяч были громадные деньги. На них можно было прожить лет пять, если даже не начиная своего дела, просто положить их в солидную банкирскую контору и получать проценты. Можно было… о, многое было бы возможно для Кузнецова, получи он эти деньги. Даже не все, половину…

И план был таков: полученные утром деньги он должен был выдать в 2 часа уполномоченному треста. В таких случаях уполномоченный, — а они постоянно менялись, — предъявлял доверенность и ему выдавались деньги.

Найти маленькую типографию, отпечатать бланки треста на быстрой ротационной машине, разбить стереотип, — было делом двух часов. Заполнив бланк доверенности, Кузнецов задумался-было как воспроизвести печать и подписи. Подписи дело пустое: подписать «за» может всякий. «Подпись неразборчива» — и все. С печатью пришлось поступить сложнее: взяв старую доверенность с печатью, он намазал старый оттиск печати салом, от чего краска выступила яснее, и приложил поддельную доверенность к старой. Печать дала оттиск, правда, несколько бледный.

С этой доверенностью брат Кузнецова, только-что приехавший из Екатеринодара и тоже нуждающийся, должен был явиться к нему и получить деньги. Вот и все.

И если бы не корка мандарина…

Позднее августовское солнце лило потоки света в широкие окна конторы. Люди шли по улице, нежась в последних лучах солнца, некоторые спешили, другие, лениво прогуливаясь, заглядывали в окна конторы. А в конторе кипела работа: стучали машинки, щелкали счеты, уходили и приходили агенты и заказчики. Телефон непрерывно трещал, и сам владелец фирмы Махотин, в расстегнутом жилете, обливаясь потом, кричал в трубку свои распоряжения биржевому маклеру, сколько чего купить и какую валюту держать.

Кузнецов нервничал: поминутно смотрел на часы и утирал лоб. Как и было условлено, в 2 часа артельщик принес деньги и сдал в кассу пятьсот тысяч новенькими хрустящими сторублевками. И теперь эти пачки, такие близкие и нужные, лежали в железном шкафу и дразнили воображение Кузнецова силой скрытых в них огромных возможностей.

Часы пробили половину четвертого. Брата не было. Что случилось? Может быть, не достал автомобиля? Нет, владелец гаража обещал подать лучшую машину в 3 к Страстному монастырю, а оттуда до Мясницкой, где была контора, езды минут 15–20, не больше. Ну, предположим, машина не пришла. Так что-же? Можно было приехать на трамвае и, взяв мотор на Лубянке, велеть ждать у конторы.

А, вот и он… наконец-то. Какой молодец. Лицо холодное, каменное, тон сухой, деловой. Говорит громко, нарочно, чтобы все слышали: