Д. Коллинз - Мир приключений, 1925 № 01

Битт-Бой прошел ряд оврагов, обогнув гостиницу «Колючей Подушки», и выбрался по тропинке, вьющейся среди могучих садов к короткой, каменистой улице. Все время он шел с опущенной головой, в глубокой задумчивости; иногда внезапно бледнея под ударами мыслей. Около небольшого дома, с окнами, выходящими на двор, под тень деревьев, он остановился, вздохнул, выпрямился и проник за низкую, каменную ограду.

Его, казалось, ждали. Как только он проник в сад, зашумев по траве, и стал подходить к окнам, всматриваясь в их тенистую глубину, где мелькал свет, — у одного из окон, всколыхнув плечом откинутую занавеску, появилась молодая девушка. Знакомая фигура посетителя не обманула ее. Она кинулась, было, бежать к дверям, но, нетерпеливо сообразив два расстояния, вернулась к окну и выпрыгнула в него, побежав на встречу Битт-Бою. Ей было лет восемнадцать; две темных косы под лиловой с желтым косынкой падали вдоль шеи и почти всего тела, столь стройного, что оно, в движениях и поворотах, казалось беспокойным лучем. Ее неправильное, полудетское лицо с застенчиво-гордыми глазами было прелестно духом расцветающей женской жизни.

— Режи, королева ресниц! — сказал меж поцелуями, Битт-Бой; — если ты меня не задушишь, у меня будет чем вспомнить этот, наш вечер!

— Наш, наш, милый мой, мой безраздельно! — сказала девушка. — Этой ночью я не ложилась; мне думалось, после письма твоего, что через минуту за письмом подоспеешь и ты.

— Девушка должна много спать и есть — рассеянно возразил Битт-Бой. Но он тут же стряхнул тяжелое угнетение. — Оба ли глаза я целовал?

— Ни один ты не целовал, скупец.

— Нет, кажется, целовал левый… Правый глаз, значит, обижен. Дай-ка мне этот глазок… — и он получил его вместе с его сиянием.

Но суть таких разговоров не в словах бедных наших, и мы хорошо знаем это. Попробуйте такой разговор подслушать, — вам будет грустно, завидно и жалко: вы увидите, как бьются две души, пытаясь звуками передать друг другу аромат свой. Режи и Битт-Бой, однако, досыта продолжили разговор этот. Теперь они сидели на небольшом садовом диване. Стемнело.

Наступило, как часто это бывает, молчание: полнота душ и сигнал решениям, если они настойчивы. Битт-Бой счел удобным заговорить, не откладывая, о главном.

Девушка, бессознательно, помогла ему:

— Справим-же нашу свадьбу, Битт-Бой. У меня будет маленький!

Битт-Бой громко расхохотался. Сознание положения отрезало и отравило его смех коротким вздохом.

— Вот что, — сказал он изменившимся голосом; — ты, Режи, не перебивай меня. — Он почувствовал, как вспыхнула в ней тревога, и заторопился. — Я спрашивал и ходил везде… нет сомнения… Я тебе мужем быть не могу, дорогая. О, не плачь сразу! Подожди, выслушай. Разве мы не будем друзьями?! Режи… ты, глупая, самая лучшая! Как же я могу сделать тебя несчастной?! Скажу больше: я пришел, ведь, только проститься. Я люблю тебя до разрыва сердца и… хоть бы великанского! Оно убито, убито уже, Режи! А, разве, к тому же, я один на свете? Мало ли хороших и честных людей?! Нет, нет, Режи; послушай меня, уясни все, согласись… как же иначе?

В таком роде долго говорил он, перемалывая стиснутыми зубами тяжкие, загнанные далеко, слезы; но душевное волнение спутало, наконец, его мысли. Он умолк, разбитый нраственно и физически, — умолк и поцеловал маленькие, насильно отнятые от глаз, ладони.

— Битт-Бой… — рыдая, заговорила девушка; — Битт-Бой, ты Дурак, глупый болтунишка! Ты еще, ведь, не знаешь меня совсем. Я тебя не отдам ни беде, ни страху! Вот видишь — продолжала она, разгорячаясь все более, — ты расстроен! Но я успокою тебя… ну-же, ну.

Она схватила его голову и прижала к своей груди.

— Здесь ты лежи спокойно, мой маленький. Слушай: будет худо тебе, — хочу, чтоб худо и мне. Будет тебе хорошо — и мне давай хорошо. Если ты повесишься, — я тоже повешусь. Разделим пополам все, что горько; отдай мне большую половину! Ты всегда будешь для меня — фарфоровый, белый… Я не знаю, чем уверить тебя; смертью, быть может!?

Она выпрямилась и сунула за корсаж руку, где, по местному обычаю, девушки носят стилет или небольшой кинжал.

Битт-Бой удержал ее. Он молчал, пораженный новым знанием о близкой душе. Теперь решение его, оставаясь непреклонным, хлынуло в другую форму.

— Битт-Бой, — продолжала девушка, заговоренная собственной речью и обманутая подавленностью несчастного;— ты умница, что молчишь и меня слушаешь. — Она продолжала, приникнув к его плечу. — Все будет хорошо, поверь мне. Вот что я думаю иногда, когда мечтаю или сержусь на твои отлучки. У нас будет верховая лошадь «Битт-Бой», собака «Умница» и кошка «Режи». Из Лисса тебе, собственно, незачем больше-бы и выезжать. Ты купишь нам всю новую, медную посуду для кухни. Я буду улыбаться тебе везде, везде — при врагах и друзьях и при всех, кто придет; пусть видят все, как ты любим. Мы будем играть в жениха и невесту: как ты хотел улизнуть, негодный, но я уж не буду плакать. Затем, когда у тебя будет свой бриг, мы проплывем вокруг света тридцать три раза…

Голос ее звучал сонно и нервно; глаза закрывались и открывались. Несколько минут она расписывала воображаемое путешествие спутанными образами; затем устроилась поудобнее, поджав ноги, и легонько, зевотно, вздохнула. Теперь они плыли в звездном саду, под яркими подводными цветами.

— …И там много тюленей. Битт-Бой. Эти тюлени, говорят, добрые. Человеческие у них глаза. Не шевелись, пожалуйста, так спокойнее. Ты меня не утопишь, Битт-Бой, из-за какой, там, не знаю… турчаночки? Ты сказал — я «королева ресниц»… Возьми их себе, милый, возьми все… все…

Ровное дыхание сна коснулось слуха Битт-Боя. Светила луна. Битт-Бой посмотрел сбоку: ресницы мягко лежали на побледневших щеках. Битт-Бой неловко усмехнулся, затем, сосредоточив все движения в усилии неощутимой плавности, — высвободился, встал и опустил голову девушки на клеенчатую подушку дивана. Он был ни жив, ни мертв. Однако, уходило время; луна поднялась выше… Битт-Бой тихо поцеловал ноги Режи и вышел с скрученным в душе воплем на улицу.

По дороге к гавани он на несколько минут завернул в «Колючую Подушку».

Было около десяти вечера, когда к «Фелицате», легко стукнув о борт, подплыла шлюпка. Ею правил один человек.

— Эй, на бригантине! — раздался сдержанный окрик.

Вахтенный матрос подошел к борту.

— Есть на бригантине — сонно ответил он, вглядываясь в темноту. — Кого надо?