Д. Коллинз - Мир приключений, 1925 № 01

— Чорт возьми! — воскликнул доктор Эрмитэдж, — это так и есть. Мой дорогой Барнс, я в восторге. Теперь все понятно. Я готов, если вы желаете. Будете вы… гм… усыплять больного или я?

— Не надо-ли нам поднять флаг, доктор? — спросил я, когда доктор Барнс уже занес надо мной багор. — Я спокойнее умру, если у нас все будет в порядке.

— Отлично, Джэбб, — весело ответил доктор Барнс и побежал на гору, где мы поставили мачту с флагом. Не успел он добежать, как мы услышали его крик.

— У нашего острова стоит крейсер и к нам едет лодка. Мы теперь можем взять пациента на борт и сделать ему операцию там.

— Что вы говорите! — разсердился доктор Эрмитэдж, когда Барнс прибежал обратно. Подумайте, какая честь сделать операцию в таких условиях, имея в руках вот эту стамеску и перо чинный нож. Возьмемся поскорее за него и дело с концом.

— Вы правы, — согласился доктор Варне и опять взялся за багор.

— Минутку, господа, — перебил я их. Я надеялся выиграть время, пока команда с корабля явится мне на помощь. — Я хотел бы сделать завещание, пока вы еще не начали меня кромсать.

— Теперь уже некогда, — возразил доктор Эрмитэдж, — да вы и слишком плохи для этого, нельзя рисковать.

— Но у меня есть часы-кукушка и два кролика, которых я хотел бы оставить моей тетушке Джэн, — говорю я. — Если я не сделаю завещания, мой брат, ужасный бездельник, заберет себе все мое добро.

Как раз в эту минуту лодка пристала к берегу. От радости сердце мое так и запрыгало.

— Помогите! Убивают! Режут! — завыл я. — Спасите меня… спасите!

Жизнь на острове не красила нас. Оба доктора больше были похожи на дикарей, чем на почтенных врачей. И когда я поднял крик, лейтенант, подъехавший на лодке, не стал терять времени. Он увидел, как доктор Эрмитэдж стоял надо мной с пилой и этого было довольно.

— Кровожадные дикари убивают белого человека, — закричал он. — Это человеческая жертва!

Все моряки, как один человек, бросились к нам. Через две секунды полдюжины ружей были направлены на докторов, а я стоял снова свободный и лейтенант поглаживал меня по голове.

— Как раз во время, — радостно улыбался он, — чувствуете себя лучше?

Доктора хотели объясниться, но лейтенант не пожелал даже слушать.

— Чем-то вы тут нехорошим занимались, — сказал он им строго. — Следовало бы вас сразу пристрелить. Капитан, вероятно, выкупает вас с райны под киль или выстрелит вами из двенадцатидюймовой пушки. Не хотел бы я быть на вашем месте.

— И вот, — закончил мистер Джэбб, выколачивая пепел из трубки, — нас всех забрали на корабль. Я пожаловался капитану, как доктора хотели меня зарезать. Он позвал корабельного врача, чтобы тот узнал, действительно ли они доктора и показал ему меня.

— Ну, что же — спросил я, — поплатились доктор Барнс и доктор Эрмитэдж за свои проделки?

— Нет, — с сердцем возразил мистер Джэбб, — корабельный доктор нашел, что у меня, действительно, апендицит, но сказал, что с операцией можно подождать, пока мы будем в Сиднее. Только и было мне утешения, что корабельный врач не дал этим двум докторам своих инструментов и не позволил им резать меня на корабле.

75 лет от роду — заслуженный возраст для пенсии, спокойного отдыха и оглядки на прошлое, а гордость русской науки— академик И. П. Павлов, уклонившийся, в Сентябре от чествования по случаю знаменательной для него годовщины, полон энергии, сил, отличается изумительной работоспособностью и влюблен в свое дело. Влюблен так, что нет сил оторвать И. П. от его знаменитой лаборатории в Ленинграде. На сообщения о своих достижениях И. П. скуп. Он не стремится популяризовать их в газетах, не ищет славы и похвал, и не один журналист не может похвалиться, что ушел от акад. Павлова вполне довольный полученными сведениями.

Между тем весь ученый мир не только России, но и Европы и Америки, где внимательно следят за работами И. П. Павлова, знает, что он накануне великих открытий в избранной им теперь области объективного изучения рефлекса головного мозга. Этому вопросу И. П. отдал последние 20 лет своей жизни и по его почину создались в Европе и Америке институты, где выдающиеся ученые специально изучают теперь психические акты, т. е. разрабатывают науку о деятельности головного мозга.

Это — не «сухая ученость», мимо которой большинство проходит не замечая ее, чуждаясь ее. Разрабатывая физиологию головного мозга, академик Павлов изучает высшую нервную деятельность животных, чтобы вывести законы, управляющие организмом, а в конечном результате,—г. о определению самого ученого, направить человека к «истинному, полному и прочному человеческому счастью».

Непосвященные, по нескольким примерам из жизни и по опытам ак. Павлова могут себе составить некоторое понятие о механизме работы в той таинственной области, где зарождается человеческая деятельность.

Мать спит около своего ребенка и, утомленная, не слышит шума и стука вокруг. Но едва ребенок слабо подаст голос, — мать мгновенно просыпается. Мозг ее ответил только на одно определенное раздражение. Так же спокойно спит человек под работу машин, к ритмическому шуму которых он привык, но достаточно малейшего нарушения ритма или динамического изменения шума и с человека сон «как рукой сняло». Каждый, вероятно, наблюдал и в своей жизни такие случаи. Объясняется это явление деятельностью клеток серого вещества головного мозга: клеток возбуждения и клеток торможения. Они чередуются между собою. Во время сна — как бы дежурят особые сторожа, некоторые клетки возбуждения, остальные — заторможены и отдыхают. Здесь сущность сна.

Академик И. П. Павлов со своими сотрудниками изучает взаимодействие этих клеток возбуждения и торможения, работающих постоянно, как во сне, так и во время бодрствования. Этим процессом столкновения возбуждения и торможения объясняется и множество явлений обыденной жизни от лая и гнева собаки, до разразившегося припадка вспыльчивости человека.

Опытами над собаками акад. Павлова приходят к интересным выводам о деятельности старческого мозга человека. Ослабление торможения в старческом, одряхлевшем организме дает результатом слабоумие («впал в детство»), болтливость и проч.

Мыши приучаются по звонку идти за едой и через известное число поколений безошибочно расчитывают время до звонка, когда закрывается вход в их жилище, и спешат наесться в положенные минуты, великолепно обходясь без необходимых человеку часов. У мышей обнаруживается новый инстинкт, которого не было в природе их.