Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 3

Скандинавская королева была, с одной стороны, женой короля, но с другой — еще и правящей королевой. Образно ее называли «женщина с чашей». Скандинавская королева активно участвовала в политической жизни и была совершенно самостоятельной фигурой. На пиру дружинников она появлялась с чашей меда или пива и обходила с ней воинов, причем в последовательности, которую устанавливала сама и которая могла быть согласована с королем, а могла — и нет. Здесь действовали свои правила.

В первую очередь королева должна была оделить ритуальным хмельным «напитком счастья» самых знатных мужей. Во вторую — юношей, наиболее выдающихся своими храбростью и удачей, любимцев богов. В третью — гостей. Именно королева устанавливала внутрисоциальные связи между воинами дружины скандинавского короля: последовательностью подачи своей чаши она маркировала социальное положение каждого. К тому же, вручая от себя чашу с медом, скандинавская королева нередко произносила напутственные пожелания, которые отражали политическую ситуацию.

У норвегов, данов, свенов и русов были также отличные от остальной Европы правила брака и развода. Прежде всего, в дохристианскую эпоху выдать скандинавскую женщину замуж без ее согласия было практически невозможно. Конечно, родители могли настаивать, требовать, но все равно согласие невесты было необходимым. Потому что если она во время брачного пира заявляла: «А я не хочу», — то все, свадьба расстраивалась. Кроме того, невеста, а потом жена, имела право «хлопнуть дверью» в любой момент, ничего при этом не потеряв ни для своей чести, ни для своего достоинства, ни для своего достатка. От родительской семьи ей полагалось приданое, которое становилось общей собственностью с мужем, но от мужа она получала так называемый «утренний дар», который в случае развода оставался у нее. Причем этот дар должен был соответствовать родительскому приданому. «Утренний дар» мог выражаться в земельной собственности, в ювелирных изделиях, дорогих одеждах или в виде поголовья скота. После развода это было неотчуждаемо.

Если муж-викинг каким-то образом навлекал на себя гнев жены, она могла в любой момент объявить о разводе. Например, женщина-викинг могла объявить о прекращении брака из-за нелояльного отношения мужа к ее родственникам. Или же если муж скомпрометировал себя, уронив честь и достоинство.

Но никогда для скандинавской жены не было поводом для развода наличие у мужа наложницы. Развестись из-за наложницы считалось среди женщин-викингов чрезвычайной глупостью. Потому что наложница — это нормальная часть домохозяйства. Дети наложницы могли признаваться законными детьми. Для этого отец должен был посадить ребенка на колени и произнести ритуальную фразу. После этого ребенок считался законным отпрыском, который имел такие же права на наследование, как и дети жены. Так было, например, когда наложница князя Святослава — Мальфрида — родила ему сына Владимира.

Система конкубината сохранялась у скандинавов и русов долгое время и в христианское время. Половина норвежских королей того времени — это дети конкубин. У русов это называлось «введение в род через отцовское колено». И у викингов, и у русов была устойчивая традиция «матчества», когда отчество образовывалось от имени матери, а не от имени отца. Носителями матчества могли быть люди, которые росли без отца и которых воспитывала мать. Они получали матроним, образованный от имени матери, которая могла быть как раз конкубиной. Например, сын могущественного галицкого князя Ярослава Осмомысла от конкубины Настасьи, которого Ярослав очень любил и которому оставил княжеский престол, носил имя не Олег Ярославич, а Олег Настасьич. А сын датской принцессы Эстрид Свенсдоттер (дочери Свена Вилобородого) и сконского ярла Ульфа Торгильсона стал королем Дании под именем Свен и матронимом Эстридсон. Свен Эстридсон. Вообще наличие отчеств (и матчеств) по сей день объединяет потомков викингов — шведов, норвежцев и датчан с потомками русов — украинцами, белорусами и русскими.

Через два года на границе между Швецией и Норвегией на берегу реки Эльв были установлены шатры для пиршества в честь помолвки между королевной Ингигердой и королем Олафом Толстым. Жених не смог приехать сам и прислал вместо себя уполномоченного вельможу Рюара, чем несказанно разобидел невесту. На пиру она сидела рядом с норвежцем и смотрела в сторону.

— Тихо! — встал Рюар и поднял руку. — Я за жениха говорить буду, замолчите все!

Он взял в руки специальный ритуальный кубок, наполненный хмельным медом.

— Ингигерда, мы слишком долго ждали, пока ты подрастешь!

Приехавшие гости со стороны жениха похабно загоготали.

— Выпей это, — Рюар протянул Ингигерде рог, — и будешь норвежской королевой!

При этих словах мать невесты, королева Швеции Эстрид, недовольно поджала губы. Ингигерда выпила, но на глазах ее заблестели слезы.

— Если кто-то хочет что-то сказать против этой свадьбы, — начал ритуальную формулу Олаф Шетконунг, — то скажите это сейчас или замолчите навсегда…

— Я против! — раздалось у входа в шатер, и в него вошел богато, по-византийски одетый мужчина.

— Кто ты такой? — спросил, подбоченившись, Рюар.

— Человек, который против женитьбы твоего короля на Ингигерде, — был ему ответ.

Невеста недоуменно посмотрела на внезапное препятствие ее браку с Олафом Толстым, который, как ей теперь казалось, был всего лишь детским увлечением.

— Влюбленный незнакомец? — уточнил Рюар. — Вызов от тебя я не приму.

— Я — Эймунд, сын Ринга, конунга Оппланна, воевода князя Ярицлейва из Хольмгарда.

— Сын Ринга, который боролся с моим кузеном королем? — спросил опешивший от неожиданности Рюар. — Он бы дорого дал за твою голову!

Последние слова Рюар выкрикнул уже в прыжке с занесенным топором. Но Эймунд уклонился от удара раз, и другой, и третий. Ограниченное пространство между столами не позволяло ему обнажить свой длинный меч. Наконец он сумел это сделать, но как раз в этот момент Рюар нанес ему удар в живот верхней поверхностью топора. Эймунд упал между столами. Старая рана, полученная от меча муромского князя Глеба, дала о себе знать резкой парализующей болью.

— Йе-э-э-э-а! — налетел на него Рюар, замахнувшись топором.

Эймунд с большим трудом увернулся, и кузен короля разрубил надвое попавшуюся под руку скамью. Рюар замахнулся еще раз и попал по столу, и вот тут-то меч Эймунда одним ударом отрубил правую ногу Рюара выше колена. Кузен короля Олафа обреченно закричал что есть мочи и грохнулся оземь. Вместе с криком из него вылетела и его жизнь.

Ингигерда отвернулась от ужаса и отвращения. Гости-норвежцы повскакивали с мест. Но тут королева-мать, тридцативосьмилетняя Эстрид Ободритская, дочь вождя славян-ободритов, переступив через еще теплый труп Рюара, поднесла Эймонду чашу с медом и спросила: