Александр Куприн - Бармен из Шереметьево. История одного побега

Пожилая немка на соседнем сидении, видимо, не прочь была затеять разговор о внуках — детишках своего сына-дипломата, но, увидев бинт на шее, понимающе кивнула и открыла книгу. Когда самолет взлетел и за окном показались огни столицы, сказалось психическое истощение и беглец отключился. Был ли это внезапный глубокий сон, вызванный нервным потрясением, или потеря сознания, — неизвестно, а только очнулся он от нашатыря, который ему поднесли бортпроводницы уже в аэропорту Франкфурта. Секунд десять не мог он прийти в себя, слишком невероятной казалась эта обрушившаяся на него жутковатая реальность. И вновь навалился липкий страх. Димка спешил за пассажирами, не представляя, что делать и как себя вести. В голове крутилась фраза: «Он был лысым». Ноги опять стали ватными, а по спине побежал пот. Дима встал в очередь к турникету с надписью «Zur Einreise für Bürger der Bundesrepublik Deutschland [5] Для граждан Федеративной Республики Германии (нем.) ». Полная женщина в серой форме, ни слова не говоря, поставила в паспорт штамп и педалью открыла проход. Димка забрал паспорт и на негнущихся ногах пошел в зал выдачи багажа. Тут сотни людей выдергивали с каруселей свои чемоданы и заполняли декларации. И это большая проблема — он не знал ни слова по-немецки. Его английский был очень неплох — давала о себе знать элитная 609-ая Зеленоградская спецшкола и многолетний интерес ко всему западному, но немецкий… К счастью, над столиками висели образцы и Дима старательно все заполнил. В паспорте Мартина была наклейка размером с большую почтовую марку с адресом, и, хотя не было понятно, домашний это адрес или рабочий, — Дима вписал его в декларацию и пошел через зеленый коридор. У него не было багажа — только сумка, что резко выделяло его из потока пассажиров. По счастью, перед ним шли какие-то музыканты с инструментами в чехлах и беглец проскочил с ними. Впрочем, он прошел бы и так — таможенники никого не останавливали, да и ночь уже. Пройдя, наконец, все контроли, он сразу помчался в туалет, затем размотал бинт с шеи, изучил содержимое сумки и решил ее выбросить. Подняв лицо над умывальником, он чуть не закричал — из зеркала на него смотрел Влад: белая, как промокашка, кожа и глаза с каким-то болезненным, сухим блеском.

Четвертого декабря 1981-го года из здания аэропорта Франкфурта-на-Майне в сырую ночь вышел бледный, раздавленный и напуганный, за неполные пять часов сильно постаревший человек со странной прической. В кармане у него лежал чужой паспорт, он не знал язык этой страны и совершенно не представлял, что делать дальше.

Вот так иногда сбываются мечты.

А Влад вернулся в пустой бар и долго сидел, сжав голову руками. Затем он машинально взял веник и принялся собирать волосы с пола, вдруг плюнул и, запинав остатки волос под холодильник, в третий раз за сегодня достал злополучную аптечку. Он разом проглотил пять таблеток аспирина, закрыл бар и, бросив взгляд на опрокинутый бокал на столике, где недавно сидел его несчастливый гость, пошел на КПП. Дворники едва справлялись с мокрым снегом, в теплой машине магнитофонная Магдалина пела свою арию о том, что не знает, как ей любить Христа.

Примерно в 8 часов утра следующего дня двое студентов Университета дружбы народов им. П. Лумумбы, находясь по нужде в туалете зала вылета, услышали стоны из крайней кабинки, отжали дверь и освободили Мартина. На место вызвали сотрудников линейного ОВД, а те сразу позвонили Валову. Валов, однако, добирался до Шереметьево больше двух часов. Менты не посмели удерживать прошедших регистрацию и ожидавших вылета единственных свидетелей-студентов, и те улетели в свою Анголу, что привело куратора в ярость.

— А из чего ты, сучонок, заключил, что эти негритята — свидетели? Вот для меня, например, они — подозреваемые. Ты их, гнида, досмотрел? Ты можешь гарантировать, что они не увезли с собой деньги, паспорт и куртку этого Рюба?

Молоденький милицейский опер-осетин только хлопал густыми ресницами и заикался, оперативный дежурный ЛОВД отводил глаза. Валов потребовал отправить Рюба на машине начальника транспортного отдела милиции в посольство ФРГ для справки либо срочной замены паспорта, чтоб можно было выписать немцу билет на следующий рейс. Бундесы выдают своим паспорта в течение дня. С ним поехала переводчица от «Интуриста», помогавшая в этом деле с самого утра. Переводчица эта была недавно аттестованным сотрудником КГБ, прикомандированной в «Интурист». Вдвоем с Валовым они профессионально обсудили детали. Ситуация была ясна как день и беспокойства не вызывала: немец-урод накидался алкоголем до отключки, в туалете дернул не ту дверь, да там и вырубился, а паспорт, безусловно, подтянули черномазые. Отправив потерпевшего и раздав указания, Валов пошел в общий зал, в столовую для персонала, но отобедать ему было не суждено — прибежал дежурный линейного ОВД, которому было велено забронировать для потерпевшего билет на следующий рейс до Франкфурта, и сказал нечто такое, отчего у Валова напрочь пропал аппетит и застучало в висках.

— Касса отказывается менять билет.

— И чем же мотивирует? — с некоей даже иронией поинтересовался куратор, закусывая паровой котлетой.

— Билет не пропал. Он был вчера использован. По нему кто-то улетел.

Иронию как ветром сдуло, кагэбэшник сильно побледнел, оттолкнул тарелку, и уже вдвоем с милицейским они почти бегом устремились в кассы. Да, сомнений не было. Вот она — схема-распечатка, заполненная при посадке: место 12а, как и все остальные, зачеркнуто крестиком. А вот и билет до Франкфурта-на-Майне, выписанный на имя Мартина Рюба, тоже с местом 12а — вместо него пассажир Рюб, как и все остальные, получил обычный светло-коричневый посадочный талон. И вот с этим-то талоном кто-то, не Рюб, прошел в самолет. Прошел и вышел в Федеративной Республике Германии, стране — активном члене блока НАТО, стране, набитой под завязку американскими военными базами!

— Женя, бросай все к чертовой матери и мчись сюда с сиреной! — кричал Валов в трубку через минуту. — Не могу по телефону — расскажу здесь. Какое совещание??? Ни тебе, ни мне не нужны больше никакие совещания. Жду.

Затем он вернулся в кассу и подчеркнуто спокойно разъяснил персоналу, что все нормально — ошибки нет, шум поднимать не стоит, и попросил забронировать билет на имя Мартина Рюба на вечерний рейс. В комнате видеоконтроля его ждало еще одно горькое разочарование — запись вчерашней посадки была выполнена в режиме «одна рамка в секунду», что представляло собой более цепь фото, чем полноценное видео. К тому же запись была сделана камерой с потолка и на ней было хорошо видно серую твидовую фуражку, светлую куртку, но не лицо. Было совершенно очевидно, что пассажир смертельно пьян — в какой-то момент он даже остановился и схватился обеими руками за поручни разделителя, затем как-то собрался, показал паспорт и с талоном ушел внутрь на летное поле к автобусу. Валов вывел на экран изображения пассажира в фуражке и приказал операторам, ориентируясь на фуражку и куртку, просмотреть записи с камер над паспортным контролем, над таможней и в общем зале убытия. Запись нашли довольно быстро, и на ней, несомненно, был гражданин Федеративной Республики Германии Мартин Рюб — тот самый, что этим утром воскрес в складе туалета. Удивительным было то, что немец до прохода в зону вылета двигался вполне уверенно, то есть был относительно трезв! Напиться он мог только в баре, и майор спортивным шагом, расталкивая встречных, поспешил в бар. За стойкой стояла новенькая, только переведенная из буфетчиц на место уволенной Грачевой круглолицая дурочка, и Валов раздраженно плюнул. Он рассчитывал застать Влада, — уж тот-то предоставил бы всю информацию до деталей. Новенькая же заступила на свою первую пятидневку утром и ничего не знала о вчерашнем. Майор отправился на КПП — должен был уже подъехать Солодов, но по пути кто-то осторожно взял его за рукав. Посудница! Даже не пытаясь шифроваться, Валов отошел с ней в сторону и выяснил что: