Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

В ответ Руперт поблагодарил лорда Саутвика и всех присутствующих за их добрые пожелания. Он также добавил, что всем мужчинам выпадают неожиданные испытания, и эта ранняя и внезапная разлука – пожалуй, самое большое из тех, что выпадали на его долю, тем более что он был вынужден отказать супруге в ее самой первой просьбе, а именно, позволить ей сопровождать его в Египет. Вынудило же его на этот отказ то прискорбное обстоятельство, что сейчас там свирепствует чума.

Когда он умолк, Эдит с искренней улыбкой поблагодарила его за его слова, а гости начали потихоньку расходиться. Но тут к ним подошел расфранченный Дик и сочувственно заметил, что до отхода поезда в их распоряжении остается всего три часа, а также довольно громко, чтобы его услышали окружающие, спросил, где они в конечном итоге решили провести медовый месяц.

Сохранив невозмутимость, Эдит громко ответила:

– Здесь, в Лондоне, когда Руперт вернется из Судана, или, может быть, в Египте.

После этого публичного заявления и пока они не оказались вместе в карете, которая отвезла его на вокзал, Руперт был лишен возможности переброситься с ней даже словом наедине. Подлый Дик в очередной раз сумел добавить еще один кирпичик в стену, которую он задумал возвести между Рупертом и его женой.

Но одна вещь врезалась Руперту в память, четко вырисовываясь над серой пеленой суматохи того дня, словно черная вершина горы из вечернего тумана, – это его прощание с матерью. Пока он готовился к отъезду, заметив, что Эдит с ним нет, она робко вошла к нему в комнату и села с ним рядом. Миссис Уллершоу была печальна, однако пыталась победить свое настроение или хотя бы его спрятать. Она бодро заговорила о том, какую честь ему оказало правительство, и какие привилегии это наверняка принесет ему в будущем. Руперт тоже старался не показывать вида, хотя давивший на него груз дурного предчувствия обдавал его своим холодом, больно сжимал сердце и убивал радость. Почувствовав это, несчастная женщина не выдержала и, охваченная горем, расплакалась.

– Почему Эдит не едет с тобой? – спросила она. – Мне тяжело думать о том, что ты едешь туда один, да еще через три часа после женитьбы. Будь мне, несмотря на мою старческую немощь, отпущено чуть больше времени, я бы с радостью поехала с тобой до Каира, ибо, мой дорогой мальчик, откуда мне знать, увижу ли я тебя снова?

И тогда Руперт в свойственной ему манере повернулся и взглянул на ситуацию прямо и просто.

– Никто не может этого знать, дорогая мама, – сказал он, – ни ты, ни я. Но так ли это важно? Рано или поздно эта разлука наступит, но к счастью, мы оба знаем, что она будет последней. Даже сегодня, когда мне положено быть счастливым, я не могу притворяться, что этот мир удовлетворяет меня. Более того, он кажется мне как никогда полным боли и несчастий, ибо все пошло не так, и мои тревоги лишь умножились. Очень скоро этот мир исчезнет из-под наших ног, и тогда, как ты меня учила, я уверен, начнется истинная жизнь. Я обещаю тебе, как обещал много лет назад, что пока я жив, я буду стараться быть таким же честным и правильным, как и ты, чтобы в конце концов нам с тобой снова быть вместе. Если ты уйдешь первой, жди меня. Если первым уйду я, значит, я буду ждать тебя.

Она подняла к нему заплаканное лицо и улыбнулась. Было в ее улыбке нечто такое, что одновременно напугало и восхитило его, ибо было это нечто не от мира сего.

– Я знаю, – прошептала она. – Так и будет. И я благодарю Господа, который навечно связал нас вместе. Тебя зовут, Руперт, ступай. Нет, я не выйду, не хочу, чтобы эти люди видели мое горе. Ступай, и да пребудет с тобой благословение божье и мое тоже!

Руперт опустился перед ней на колени, и мать в благословляющем жесте возложила дрожащую руку ему на голову.

Затем он поцеловал ее, и они расстались.

В холле его уже все ждали. Эдит была в очаровательном дорожном платье, которое она придумала для своего свадебного путешествия. Он попрощался со всеми. Лорд Дэвен с улыбкой заметил, что, должно быть, Руперт уже проникся пониманием того, что хотя и говорят, будто браки заключаются на небесах, его женитьба – вещь далеко не безоблачная. Дик тепло поздравил его непонятно с чем и пожелал ему удачи, которая, по его мнению, принесет ему всяческие блага, на что леди Дэвен пробормотала « Unberufen! » [12] Чтобы не сглазить! (нем.) и с возмущением посмотрела на Эдит.

Демонического вида дворецкий, искренне симпатизировавший Руперту, оттолкнув в сторону лакея, проводил его до экипажа и пробормотал, что очень надеется «по возвращении из тех диких мест увидеть его живым».

Дверь кареты захлопнулась, лакей со свадебной бутоньеркой в петлице прикоснулся к полям шляпы и запрыгнул на облучок. Кэбмен взмахнул украшенным белыми лентами кнутом, и лошади рысью устремились вперед, в темноту, ибо шел проливной дождь. Наконец Руперт получил возможность побыть наедине с Эдит – целых десять минут.

Она с любовью взяла его руку, ибо на большее вряд ли бы была способна, так как прохожие пялили глаза на украшенную гербом аристократическую карету, лошадей и слуг со свадебными бутоньерками в петлицах. Она напомнила ему, как они вместе ехали с вокзала, когда он вернулся с Востока, сказала, что ей с трудом верится, что сейчас она снова провожает его на Восток, но уже как жена. Она говорила больше чем он, чье сердце было переполнено печалью и в нем не находилось места для слов. Сколько месяцев он мечтал о другом отъезде, вместе с молодой женой! Внезапно он вспомнил, что забыл ей дать свой каирский адрес, и всю оставшуюся часть их короткой поездки до вокзала был занят тем, что, несмотря на постоянные толчки кареты, старался записать его как можно разборчивее.

Затем последовала вокзальная суматоха. Носильщики, решив, что перед ними отъезжающая в свадебное путешествие пара, и выяснив у кэбмена его имя, увязались за ним с криками «полковник!», а иногда даже «милорд!». Каково же было их удивление, когда выяснилось, что он путешествует один почтовым поездом до Бриндизи. Наконец все было улажено, и наша пара одиноко стояла у двери вагона для курящих, в котором кроме Руперта было еще двое пассажиров.

Когда проводник велел всем занять свои места, лакей шагнул вперед и, в очередной раз коснувшись полей шляпы, вручил Руперту письмо лорда Дэвена и сказал, что ответ не требуется. Роберт сунул его в карман плаща и обнял жену, которая, платочком вытерев слезы, вымучила улыбку, а спустя минуту, показавшуюся ему вечностью, огромный локомотив свистнул и, пыхтя паром, потащил за собой состав в дождь и ночь.

Руперт какое-то время сидел неподвижно, видя перед собой застывшую на платформе Эдит. Но затем ее образ постепенно начал тускнеть, а его мысли – проясняться. Тогда он сунул руку в карман за трубкой – скорее по привычке, нежели из желания закурить, но вместо трубки обнаружил в кармане нечто другое – письмо лорда Дэвена, о котором он уже забыл.