Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

– Ваши верблюды сытые и отдохнувшие. Мой вам совет: уезжайте отсюда поскорее. Мы же попытаемся их задержать.

На что Бахита ответила, что совет его мудр, и приказала верблюду, на котором уже сидела, встать. А вот девушка колебалась. Шагнув в Руперту, который уже повернулся, чтобы уйти, она схватила его руку и, прижав ее себе ко лбу, прошептала на своем забавном английском:

– Это не моя вина, это вина старой Бахиты, которая ни о ком не думает, кроме меня, а о тебе – не думает совсем. Я же все время думаю о тебе, и мое сердце болит, и я уже выплакала глаза. Прощай. Благослови тебя Бог и да будет проклят Ибрагим.

Руперт невольно улыбнулся этим высокопарным прощальным словам. В этот момент к нему подошел и обратился какой-то солдат. Когда же он вновь обернулся к ним, Бахита, Меа и их единственный слуга уже исчезали за поворотом горной дороги. Не желая показывать своего страха, он приказал солдатам усесться кругом, сделав вид, будто они устроили привал, однако держать ружья наготове, а сам, в сопровождении Абдуллы и еще одного солдата подошел к большому камню напротив, сел на него и, закурив трубку, принялся ждать.

К этому моменту отряд был уже совсем рядом и остановился. Вскоре от него отделились два всадника, в одном из которых Руперт узнал своего старого знакомого Ибрагима, а в другом – часового, с которым они разговаривали у Пресных Колодцев. Подъехав ближе, Ибрагим с расстояния спросил, встретил ли его здесь мир.

– Приносящие мир находят его, – ответил Руперт.

Тогда Ибрагим спешился и, оставив лошадь на попечении слуги, в одиночку зашагал им навстречу. Руперт сделал то же самое. Подойдя друг к другу, они обменялись приветствиями.

– Бей, – произнес Ибрагим, рассматривая одеяния Руперта, – смотрю, с тех пор, как мы разговаривали с тобой на том холме над Абу-Симбелом, ты сменил платье. Скажи, изменил ли ты и свое сердце и стал ли слугой Пророка, и теперь я могу приветствовать тебя как брата?

– В Абу-Симбеле у тебя нашлись для меня и другие имена, – уклончиво ответил Руперт. – Скажи лучше, шейх Ибрагим, какое у тебя дело к купцу Магомеду, который, кстати, предлагает тебе свои поздравления, ибо узнал, что теперь ты тоже служишь правительству.

– Мое дело, бей, – ответил араб, – не имеет ничего общего ни с правительством, ни с тобой лично. Я слышал, что с твоим караваном путешествовали две женщины, которые являются моей собственностью. Передай их мне.

– Да, две женщины путешествовали с моим караваном, шейх, но я не могу их тебе передать, ибо они покинули меня.

– И куда же они направились? – спросил Ибрагим.

– Если честно, не знаю; это их личное дело, – спокойно ответил Руперт.

Услышав такой ответ, шейх дал волю своему дурному характеру.

– Ты лжешь! – заявил он. – Я велю обыскать лагерь, ибо ты наверняка их где-то прячешь.

– Если хочешь найти ружейные пули, обыскивай, – предостерег его Руперт. – Послушай, Ибрагим. Я здесь стою лагерем и останусь стоять, пока ты не уйдешь, так как не доверяю тебе и не хочу подставлять тебе на дороге мою спину. Если ты попробуешь применить силу, вполне возможно, что перевес будет на твоей стороне, ибо моя миссия мирная и у меня с собой мало солдат. Но потом хедив, который стоит над тобой, уничтожит и тебя, и твое племя, и тогда на земле одним вероломным и опасным человеком станет меньше. Я все сказал, а теперь ступай с миром.

– Клянусь аллахом, нет! – воскликнул Ибрагим. – Я пришел с войной. Ибо помимо тех двух женщин, я хотел бы свести с тобой старые счеты. Из-за тебя правительство Египта напало на мой город. Моих женщин обесчестили, мои стада увели прочь. Выбирай сам. Или ты сейчас передаешь мне своих верблюдов, свой товар и свое оружие, и я, так и быть, смилуюсь над тобой и отпущу с миром. Но если откажешься, я отниму все это силой, а тебе, неверный, предложу выбор – между смертью и исламом.

– Пустые барабаны – самые громкие, – презрительно ответил Руперт.

В ответ на его слова араб поднял копье, которое держал в руках, и швырнул его в Руперта. Тот отскочил в сторону, и копье пролетело от него на расстоянии волоса.

– А теперь, – сказал он, – мне ничто не мешает пристрелить тебя. Но я не забуду свою честь, только потому что ты позабыл свою. Мерзкий пес, Бог отомстит тебе за твое вероломство!

– Клянусь моей бородой! – взревел Ибрагим. – Ты у меня ответишь перед Аллахом. Помяни мое слово, твои неверные губы будут целовать его священное имя!

Руперт же направился к своим солдатам, которые уже бежали ему на помощь.

– Назад! – крикнул он им. – И спрячьтесь за камнями. Ибрагим собрался напасть на нас.

И они вернулись, ибо вступать в поединок было бессмысленно, и, привязав верблюдов в углублении скал, вне досягаемости ружейного огня, сами залегли за камнями. Здесь Руперт обратился к ним и поведал, что произошло, добавив, что они или должны стрелять, или их ограбят и возьмут в плен, что означает верную смерть. Ибрагим вряд ли станет оставлять кого-то в живых, ибо, когда его призовут к ответу за содеянное им преступление, ему не нужны те, кто сможет свидетельствовать против него. Поэтому, хотя их и было мало и даже на верблюдах они не могли убежать от наездников на лошадях, в их же собственных интересах было попытаться дать отпор врагу.

Солдаты, а все они без исключения были храбрецами, ответил, что так и поступят. Что хотя их мало, они будут сражаться и попытаются одолеть арабов. Только Абдулла был не в духе и сказал, что все эти неприятности свалились на них из-за тех женщин, которых следовало отдать Ибрагиму.

– Ты бы поступил так, будь они твоими женами и дочерьми? – презрительно спросил у него Руперт. – Как я мог их выдать после того, как они ели мой хлеб и соль? Теперь же их вообще с нами нет. Но если тебе страшно, Абдулла, бери своего верблюда и поезжай за ними. Мы же общими усилиями будем удерживать перевал, чтобы ты смог уехать как можно дальше.

После этих слов некоторые слуги начали насмехаться над Абдуллой и называть его женщиной и трусом. Он же устыдился и заявил, что покажет им, что храбрости ему не занимать. Затем, просвистев над его головой, в скалу за его спиной впилась ружейная пуля, очевидно, выпущенная в Руперта, который, стоя во весь рост, обращался к солдатам. Бой начался.

Руперт заметил стрелявшего: тот выпустил пулю из-за спины верблюда, примерно в двухстах ярдах от него, потому что над ним все еще висело облачко дыма. Схватив свою автоматическую винтовку «винчестер», он быстро прицелился и тоже выстрелил. Он был метким стрелком, как по дичи, так и по мишени, и его зоркий глаз и твердая рука не подвели его. Раздался хлопок выстрела, и в следующий миг араб – тот самый часовой, с которым они разговаривали у Пресных Колодцев – вскинул руки и тяжело повалился из седла на землю.