Жюль Верн - Маяк на далеком острове; Болид; Малые и неоконченные произведения; Драматические произведения

Мы продвигались очень медленно, обходя трещины либо преодолевая их то с помощью лестниц, то по сомнительной прочности снежным мостам. Вот здесь-то и нужны веревки. Их держат в натяжении при пересечении опасных мест: если снежный мост вдруг рухнет, проводник или путешественник повисают над бездной. И тогда путников, отделавшихся легкой контузией, вытаскивают наверх. Иногда, если трещина очень широкая, но неглубокая, вся связка спускается на дно, а потом поднимается с другой стороны. В этом случае необходимо вырубать во льду ступеньки, и два идущих впереди проводника, вооруженные «ледорубами», эдакой своеобразной разновидностью топора или, скорее, тесла [1038], принимаются за эту тягостную и опасную работу.

Одно обстоятельство делает вход на Боссон опасным. На ледник попадают от подножия Южного пика, проходя под кулуаром [1039], по которому часто срываются каменные лавины. Ширина этого кулуара составляет около 200 метров. Его надо пересечь быстро, и во время перехода один из проводников ведет наблюдение, чтобы предупредить в случае малейшей опасности.

В 1869 году на этом месте убило проводника, а его тело, отброшенное камнем в пропасть, разбилось о скалы в трехстах метрах ниже по склону.

Нам об этом сообщили, и мы ускорили темп, насколько это позволяло сделать отсутствие опыта, но, покинув одну опасную зону, вступили в другую, ничуть не менее сложную. Речь идет об отрезке, покрытом сераками — огромными ледяными глыбами, чье происхождение еще не объяснено удовлетворительным образом. Сераки располагаются обычно на краю плато и представляют угрозу для всей находящейся под ними долины. Нормальное движение ледника или даже легкое колебание атмосферы могут вызвать их падение, приводящее к очень тяжелым последствиям.

«А сейчас, господа, сохраняйте полное молчание и пойдемте побыстрее», — эти слова один из проводников произнес очень резким тоном, сразу оборвав нашу беседу. Мы быстро двигались в тишине. Наконец, подвергаясь всё новым и новым треволнениям, мы вышли к месту, называемому Соединением, хотя вернее его надо было бы назвать «Насильственным разделением горой Ребро ледников Боссон и Таконе». В этом месте пейзаж стал совершенно неописуемым: ледниковые трещины, переливающиеся всеми цветами радуги, снежные иглы копьевидной формы, нависающие сераки с ажурными отверстиями, маленькие озера цвета морской воды — все это перемешалось в невообразимом хаосе. Добавьте к этому гул водных потоков где-то на дне ледника, зловещий, то и дело повторяющийся скрежет глыб, откалывающихся и низвергающихся в пасть трещин, дрожь растрескивающейся под вашими ногами почвы — и вы получите тогда представление об этих угрюмых и пустынных краях, где жизнь проявляется только как разрушение и гибель.

Миновав Соединение, некоторое время мы шли по леднику Таконе и добрались до ребра, ведущего к Большим Мулам. Ребро это, сильно наклоненное, извилисто уходит вверх. Когда выпадает свежий снег, проводник, идущий во главе группы, обычно заботится о том, чтобы пересечь эти извилины под углом примерно в тридцать градусов. Это помогает уберечься от лавин.

И вот после трехчасового пути по льду и снегу мы подошли к Большим Мулам, скалам двухсотметровой высоты, доминирующим, с одной стороны, над ледником Боссон, а с другой — над пологими снежными равнинами, простирающимися до подножия купола Гуте.

Маленькая хижина, построенная проводниками у вершины первой скалы и расположенная на отметке 3050 метров, предоставляет путешественникам убежище и позволяет дожидаться под кровом часа выхода к вершине Монблана.

В приюте ужинают, кто чем может, и спят, как придется. Только пословица «кто спит, тот ужинает» на этой высоте не имеет смысла, потому что здесь трудно получить и то, и другое.

— Ну, — сказал я Левеку после некоего подобия отдыха, — не преувеличил ли я красоты пейзажа, не жалеете ли вы, что добрались сюда?

— У меня так мало сожалений, — ответил он, — что я твердо решился дойти до вершины. Можете на меня рассчитывать.

— Отлично, — сказал я, — только знайте, что самое трудное еще впереди.

— Перестаньте! — прервал он. — Мы выдержим до самого конца. А пока что пойдемте посмотрим заход солнца. Он должен быть великолепным.

В самом деле небо было на редкость чистое.

Хребет Еревана и Красных Пиков простирался у наших ног. За ним виднелись скалы Физ и пик Варан [1040], вздымавшиеся над долиной Саланш [1041]и отодвигавшие на третий план горы Флёри и Репозуара [1042]. Еще правее глаз различал снежную вершину Бюэ [1043], чуть дальше — Южный Зуб [1044], возвышающийся пятью своими клыками над долиной Роны. А за нами были вечные снега, купол Гуте, Проклятые горы [1045]и, наконец, Монблан.

Мало-помалу тени заполнили долину Шамони, а потом достигли по очереди каждой из вершин, вздымавшихся на западе. Лишь массив Монблана по-прежнему сверкал; он казался окруженным золотым нимбом.

Вскоре тень добралась до купола Гуте и Проклятых гор. Но вершину альпийского гиганта она еще щадила. Мы с восхищением следили за медленным и постепенным исчезновением света. Какое-то время светлое пятно удерживалось на последней вершине, давая нам безумную надежду, что оно так и останется там. Но через несколько минут все помрачнело, живые краски сменились мертвенно-синеватыми, трупными тонами смерти. Я нисколько не преувеличиваю, и тот, кто любит горы, меня поймет.

После просмотра этого грандиозного представления нам оставалось только ожидать часа выступления. Мы собирались отправиться в путь в два часа утра. И теперь каждый растянулся на своем матрасе.

Надо спать, а не думать и тем более не разговаривать. В мозгу крутятся мрачноватые фантазии. Эта ночь предшествует битве — с тем только различием, что никто не заставляет вас ввязываться в бой. Мысли двумя потоками борются за место в сознании. Это похоже на смену прилива и отлива в море: каждый в свое время одерживает верх. Возражений против задуманного предприятия хватает. К чему хорошему может привести эта авантюра? Если она будет удачной, то какие преимущества можно из нее извлечь? А вдруг что-нибудь случится, и тогда целый век придется сожалеть об этом шаге? И тут вмешивается воображение: приходят на ум все катастрофы в горах. Возникают видения снежных мостов, обрушивающихся под вашими шагами, вы чувствуете, как проваливаетесь в зияющие пропасти, слышите жуткий грохот низвергающихся лавин, готовых вас засыпать, похоронить, могильный холод охватывает вас, и вы отбиваетесь изо всех сил...

В этот момент слышится грохот.

— Лавина! Лавина! — кричите вы.

— Что случилось? Что вы делаете? — вторит проснувшийся Левек.

Увы! Это был всего лишь какой-то предмет обстановки, который я опрокинул в кошмарных метаниях. Так прозаическая лавина вернула меня к реальности. Я посмеялся своему испугу, направление течения сменилось на обратное, а вместе с тем появились и честолюбивые мысли. Мне надо приложить совсем немного усилий, чтобы слупить на эту столь редко покоряемую вершину. Эта победа равна любой другой! А несчастные случаи редки, очень редки. Да и происходят ли они на самом деле? А какой чудесный вид должен открыться с вершины! И потом, как велико удовольствие совершить то, что не осмелились сделать столько других людей!