Владислав Занадворов - Медная гора

Вернулся он часа через два, неся в руке матерого глухаря. Четыре килограмма чистого мяса восстановили растраченные силы. Сразу после завтрака начался подъем на стену.

Полдень застал отряд на четвертой террасе. Успех воодушевил людей. Но неожиданно пошел дождь. Мелкий, колючий, он насквозь пронизывал брезентовые куртки. Каменные стены стали скользкими, как хорошо отполированный металл. А вверху возвышались еще три террасы, и эти террасы, омытые дождем, казались неприступными.

Тогда Корнев хладнокровно, не торопясь, стал высекать лунки. Он медленно поднимался по стене и, словно дятел клювом, сосредоточенно бил по камню закаленным в масле геологическим молотком. Корнев не оглядывался назад, но он знал, что за каждым его движением с замиранием сердца следят усталые, продрогшие товарищи. И эта незримая связь с теми, кто верил в него, придавала Корневу сил, заставляла его, пренебрегая опасностью, лезть все выше и выше. Достигнув очередной террасы, он спускал вниз тонкую веревку, сплетенную из сыромятных ремней, и подтягивал по ней остальных. Потом карабкался на следующий уступ. Только однажды его сменил Бедокур.

Под вечер отряд выбрался из ущелья. Дорога на юго-восток была открыта. Впереди лежала ровная пологая тундра, затканная дымной сеткой дождя. Она казалась хмурой, бескрайной, как это тусклое небо, нависшее над ней. Только колючие кусты можжевельника да хилая, стелющаяся по земле карликовая березка росли на вершине горы.

Ночь коротали без огня: не было дров. Душный пар клубами поднимался от промокших курток, разбитые ноги коченели, а усталость клонила головы. Но серый рассвет снова застал их в походе. Выбившиеся из сил люди шли до тех пор, пока не пересекли тундру и не спустились в полосу леса.

Здесь они отдыхали полсуток: сушили у костров насквозь промокшую одежду, отсыпались за бессонную ночь и набирались сил для дальнейшего похода. Через двенадцать часов они снова упрямо шагали на юго-восток.

Прошло еще два дня. Из продовольствия оставалось всего лишь несколько килограммов сухарей, да в патронташе Корнева хранились последние патроны. А лагерь? Разве скажешь, где он, когда горы затканы облаками, когда и лес, и болото, и тощий кустарник скрываются за мутной пеленой дождя и нужно вплотную подойти к камню, чтобы отличить его от человека?

Николай Рубцов ослаб окончательно. Товарищи поочередно подхватывали его под руки и насильно заставляли шагать. Каким-то образом нужно было воодушевить потерявших надежду людей, но Корнев пока ничего не мог придумать.

…Отряд отдыхал не меньше часа. Рабочие лежали на сырой, тяжелой траве, набивали трубки жестким ягелем и до слез кашляли, задохнувшись едким дымом. Андрей Михайлович давно кончил курить. От нечего делать он осматривался кругом и случайно заметил обнажение, притаившееся за молодыми березками. Даже в эти дни он не пере-’ ставал следить за горными породами, и его полевой дневник пополнялся все новыми и новыми заметками.

Он осторожно поднялся с земли и подошел к обнажению. Конечно, все то же самое габбро! Корнев уже хотел вернуться назад, но взгляд его упал на валуны, что лежали рядом с выходом коренной породы. Это были валуны скарна с кристаллами медного колчедана цвета потускневшего золота. Они лишний раз подтверждали, что медь, которой не нашел отряд, действительно находится в районе.

Корнев горько улыбнулся. Но неожиданная мысль заставила его незаметно вернуться на прежнее место.

Через несколько минут он подозвал Васю Круглова и указал ему на обнажение. Вася побрел, прихрамывая. Он вовсе не был расположен тратить минуты отдыха на мучительную ходьбу. Но ведь это была его работа, его гордость, его честь.

Восторженный крик Васи поднял всех на ноги.

— Медь! Медная руда!

Все бросились к обнажению. Даже Рубцов, спотыкаясь, падая, волоча непослушные ноги, поспешил вслед за остальными.

Корнев оперся ногой о валун и скупо сказал:

— Товарищи! Каждому из нас приходилось трудно, очень трудно. Обиднее всего было сознавать, что мы слепо вверились случайному человеку и не смогли выполнить задания. И все-таки мы нашли руду. Мы еще вернемся сюда, будем рвать динамитом скалы и закладывать шахты. А сейчас надо любой ценой выйти к лагерю. Найдем мы в себе силы для этого?

Восемь человек ответили как один:

— Найдем!

И они шли, окрыленные надеждой, поочередно несли на самодельных носилках Николая Рубцова и время от времени бросали гневные взгляды на Галкина. Корнев часами выслеживал крупных, отъевшихся на морошке глухарей. Он почти вплотную подходил к дереву, на котором сидела птица, и только тогда спускал курок.

Но даже и эта добыча не спасала положения. Силы людей таяли с каждым днем.

Шли по компасу, строго на юго-восток. Однажды вечером дорогу преградило болото. Обойти его не удалось. Люди были не в состоянии сделать больше ни шагу. Надо было решать, что делать с Рубцовым.

И Корнев принял решение. На привале он подозвал Бедокура.

— Подрезало парня… Утром останешься с ним.

А мы дойдем до лагеря и вернемся за вами. Другого выхода нет.

— Ну что ж, коли надо, останемся…

Все уже давно спали вокруг наскоро разложенного костра, а Корнев, обхватив колени жилистыми руками, долго следил за гибкими языками огня, внимательно прислушивался к сухому потрескиванию углей.

Сколько таких ночей, проведенных у костра, отгоревших по тундрам, как холодное голубое пламя, было в его жизни, беспокойной и тревожной!

Вот и посеребрили они, эти долгие ночи, первым заморозком его голову. Пригнули к земле крепкие, словно из чугуна литые, плечи. И теперь чуть разыграется непогода, скрипучая ломота корежит его тело, тупой болью отдается в костях… Доктора говорят — ревматизм. А вот сейчас, когда никто не смотрит на него и можно запросто, как с задушевным другом, беседовать с самим собой, — что уж не сознаться: обманывают доктора, недоговаривают самого главного. Старость пришла, это она погнула его плечи. Может, и смерть так же нагрянет, и не заметишь ее, не услышишь легких, вкрадчивых шагов.

Сколько друзей, товарищей по скитаньям похоронено под серыми холодными камнями, сколько их, как высокое пламя, сгорело на крепком ветру, потонуло в морозных просторах!

Выдастся такая ночь, и до полночи сидит он у огня, неизменно покуривает старую трубку и снова проходит по узким, занесенным снегом тропинкам.

Мысленно он видит, как в туманной мгле шагает его одинокая, нескладная жизнь. Вот и сейчас присела она на дряхлую колодину и щурит лукавые глаза — дескать, помирай, разве жалко. Останутся в память о тебе, как угли отгоревшего костра, вечерние рассказы товарищей, вместе с тобой проложивших дорогу на Колыму, бок о бок с тобой торивших тропинки на снежные вершины Полярного Урала.