Терран - Белый клык [СИ]

Обнаружив, что ее больше никто не держит, она перевернулась на живот, тяжело поднялась на колени, прижала, как давно мечтала, искалеченную, обугленную ладонь к животу и попыталась вытереть слезы дрожащей правой рукой.

Подняв голову, она увидела перед собой фавна — другого, совершенно неузнаваемого в этой безликой броне и маске. Он, хромая на окровавленную правую ногу, был уже в трех шагах, занося над головой короткий кривой нож. Заглянув ему в глаза, Вайс увидела ту же ненависть, что горела в глазах Брауна, когда они впервые встретились.

Фавн-из-стали пощадил ее. Этот — вряд ли станет поступать так.

Боец Белого Клыка сделал еще один шаг.

— Я… — прошептала наследница, даже не слыша свой голос во всем этом грохоте.

Наверное, ей следовало испугаться. Умереть вот так, после всего, через что она прошла, в одном шаге от спасения, раздавленной, искалеченной и измученной — это должно быть страшно, должно было просто доломать ее окончательно.

— Не твоя…

Она родилась жертвой. Но даже так, у нее все еще остался один последний выбор: она могла решить, на какой именно алтарь положить свою жизнь.

И ЭТОТ, — глупой мести за чужие грехи — определенно не был вариантом.

Когда Вайс увидела белоснежное сияние, бьющее из-за спины и озарившее фигуру фавна, то даже не удивилась: не осталось у нее ни сил на это, ни времени.

— Жертва!

Молнией рухнувший меч, что должен был оборвать ее жизнь, встретил другой — полупрозрачный, нестерпимо сияющий белизной широкий клинок длиной с саму Вайс.

На мгновение все замерло в неподвижности… а после огромная закованная в латы рука, что держала рукоять призрачного клинка, шевельнулась — и фавн улетел далеко в сторону: будто ребенок отбросил в сторону надоевшую игрушку.

Огромный четырех метровый сияющий рыцарь перешагнул через Вайс, быстро огляделся… и, обернувшись к наследнице, преклонил колено, опираясь на гигантский клинок.

Несколько бесконечно долгих секунд она просто смотрела на него — первую в ее жизни проекцию поверженного противника, вершину Проявления ее семьи. Это был Гигас Арма — доспех, одержимый одним из видов Гримм — Гейстом, что мог захватывать и управлять неодушевленными предметами.

Он был последним испытанием, устроенным отцом, прежде, чем он согласился отпустить ее в Бикон. Он был слишком силен для молодой наследницы, его предназначением было сокрушить ее, показать, что такой слабачке как она не место в легендарном Биконе. Он почти справился со своей задачей — шрам на ее лице тому доказательство.

Он должен был сокрушить ее, но стал билетом на свободу. Сегодня он спас ее, но стал пропуском в темницу.

— Убей их всех, — прошептала Вайс. — Убей всех фавнов.

Однажды мудрец сказал: «Красота — в глазах смотрящего».

Спроси у влюбленного о самой прекрасной вещи на земле, и он назовет глаза любимой, ее волосы, характер или голос. Спроси у художника — вспомнит о картине, архитектора — подумает о здании, мать — скажет имя своего ребенка.

Если спросить Разрушение…

Она расскажет вам о слезах, пролитых над трупом любимой, оскверненной картине, разрушенном здании… крохотном тельце, растерзанном на глазах у родителей.

Сегодня Салем, Королева Гримм, видела много прекрасных вещей.

Стоя на загривке одного из самых сильных Гримм на планете — древнего дракона, заснувшего в недрах горы тысячи лет назад, она наслаждалась видом горящего Королевства.

Вейл, любимая страна ее главного врага, с которым Разрушение сражалось с незапамятных времен. Вейл, одна из колыбелей человечества, четверть всего цивилизованного мира. Двадцать миллионов жителей, небольшая, но прекрасно вооруженная армия, сотни Охотников — все то, что создавало Знание столько времени — все это горело у нее под ногами, обращаясь в пепел.

И самое восхитительное — она и пальцем не пошевелила, чтобы добиться такого результата. Человечество сделало с собой все это совершенно самостоятельно.

— Как вы могли быть такими слепыми? — спросила она, обращаясь к своим немногочисленным предшественницам. — Как могли не замечать столь очевидных вещей… тысячелетиями? Всего девяносто лет потребовалось мне на то, над чем вы бились столько времени.

Она не смогла удержаться — коснувшись своей силой разума дракона, попросила его немного покружить над столицей. Они пронеслись над пожарами и битвами: Охотники, армия Вейл и Атласа против Гримм, роботов и бойцов Белого Клыка, а между ними — испуганные, отчаявшиеся — миллионы тех, кто не мог защитить себя: всего лишь жертвы, хворост для костра негатива, что вздымался все выше и выше с каждой смертью или ранением. Казалось, что еще чуть-чуть — и он подожжет само небо.

— Давай добавим еще немного, дорогой, — прошептала Салем.

Дракон согласно взревел — и первая капля черной вязкой, как смола, жидкости, что сочилась из-под чешуи, сорвалась с живота, разбилась о землю далеко внизу… а следом за ней — еще одна. И еще — все быстрее и быстрее, пока редкие капли не превратились в дождь. Каждая такая капля оборачивалась новым Беовульфом, массивной Урсой или даже небольшим Сталкером.

— А теперь — самое главное.

Этот непередаваемый, уникальный запах горького ладана: от него першило в горле, воздух становился тяжелым и колючим, словно чугунной наковальней давя на грудь.

Так — горечью и печалями, пахло Знание.

Он пропитал в этом городе все: каждый камень, Охотника и гражданского, здания и автомобили.

Королева развернула дракона на юг — туда, где тянулись ввысь сияющие даже сейчас башни неприступного Бикона. В записях прошлой Салем она нашла заметки об этой, первой в истории и поныне считающейся лучшей, Академии Охотников: на одном из древних языков, о которых помнил сейчас, наверно, только Озпин, Бикон означал «маяк» — здание, что светит в ночи, указывая другим путь. Десятки острых башен, подпирающих небеса, были видны из любого уголка Вейл, особенно ночью, когда подсветка превращала комплекс в плывущую над землей сверкающую сказку. Каждый житель столицы мог увидеть его в момент слабости и грусти — и найти опору и силы в этом символе: безупречном, прекрасном, неуязвимом оплоте Надежды, что, как известно, умирает последней.

Она учила Синдер, что в слабости всегда прячется сила, а в силе неизбежно заключена слабость. Выстроив прекрасный, совершенный символ, что вдохновлял других: Охотников и Бикон, Знание создал и уязвимость.

Они привыкли полагаться на Охотников, верить в их силу и доблесть, в способность защитить всех от Тварей Темноты. Разрушив эту веру, она принесет на ее место пустоту, заполнит ее недоверием и страхом.

Они привыкли считать, что живут в удивительно мирное время: впервые в истории люди, хотя бы в столицах, могли именно жить, а не выживать под постоянной угрозой уничтожения Гримм. Разрушив эту иллюзию, она напомнит им о реальности — Ремнант, большая его часть, принадлежит не людям: Тьме, тварям ей порожденным, и Королеве всего этого — Салем.