Константин Костин - Остров сокровищ [СИ]

Корабль просто летел над волнами. Мелькали берега, меняясь с каждой минутой. Высокая часть острова осталась позади, и мы шли вдоль песчаной косы, на которой то здесь, то там росли редкие пальмы. Но скоро кончилась и она, и мы обогнули скалистый холм — самую северную точку острова.

Кошки уже не скребли у меня на душе из-за того, что я ушел в самоволку. В конце концов я сделал такое дело! Я захватил корабль! Один!

Я! Один! Захватил «Скифа»!

Мы без помех прошли от северо-восточной оконечности острова до входа в бухту на севере и встали на якорь. Фарватера у нас не было, так что разумным было бы подождать прилива, чтобы не посадить «Скифа» на мель. Времени в запасе было много, и мы сели перекусить прямо на палубе.

— Командир, — с усмешкой произнес Матвеев. — А ты крещеный?

Казалось бы такой простой вопрос ввел меня в ступор. Во-первых, я его не ожидал. А, во-вторых… да, меня крестили когда-то. Бабушка не к ночи будет помянута, в тайне от родителей, свозила меня в церковь, где меня и крестили.

Но, признаться, это был единственный раз, когда я был в церкви, и сам, конечно, ничего из того не помню. Помню только, что крестик, который дали мне в тот день, лежит в шкатулке в ящике стола в моей комнате в «Адмирале Казакевиче»… если, конечно, его никто не тиснул в ту злополучную ночь.

— Ну да, — ответил я. — А что?

— А я, знаешь, не крещеный. В то время как-то не принято было… так ты мне скажи, командир, вот Артур, которого мы скинули в море, он сейчас смотрит на нас, или нет? Вообще, рай и ад — это бабушкины сказки, или оно есть на самом деле?

— Ну… э-э…

— Я к чему все это веду… вот я половину жизни грабил и убивал. А потом я понял, что мертвых грабить гораздо проще. И вторую половину я убивал и грабил. Нет, были в моей жизни светлые моменты, которые приятно вспомнить… как мы кутили, ты бы знал! Сколько бабла мы просадили! Можно было бы всю Африку… да какую Африку? Весь мир купить пару раз! Но я не про то. Я вот про что. Радости в жизни, если подумать, я видел немного. И, если ад есть, я непременно попаду в него. Буду и там мучиться. Так в чем смысл? И при жизни хренова было, и после нее так же будет. Так на кой черт меня мама с папой родили?

Вот тебе анекдот. Хоронят старика. Седого, сморщенного. Закопали, памятник поставили, а на нем написано: жил 1993–1997. Ну, один из гостей и спрашивает — как так, всего четыре года, старый же совсем! А другой отвечает — э, так остальное время он не жил, а мучился!

— Э, друг, — покачал я головой. — Ты мне мозга не полощи. Тебя что, кто-то заставлял убивать, грабить и насиловать? Да нифига! Расскажи, что были лихие девяностые? А то я там не был! Бабло даже поднимать не нужно было, само в карман прыгало! Тачки с Владика и Хабаровска эшелонами шли! Мне двадцать пять, я и то успел! А тебе? Сорок пять, плюс-минус? Офицер ГРУ! И ты хочешь сказать, что пролетел, как фанера над Парижем? Ой, не чеши мне! Захотел легкого бабла, захотел торговать пушками в мировом масштабе? Получите и распишитесь!

И дело даже не в том, торговал или нет. Какая кому, к черту, разница, что происходит в Африке? Там на законодательном уровне запрещено совершать государственные перевороты чаще одного раза в сутки! Сколько бы в Африке человек не кончали — Китайцы в два, а то и три раза больше сделают. Лично мне глубоко похрену, кто там рулит — Могамба Первый, Пятый или Десятый. Дело не в том, чтобы украсть. Дело в том, чтобы сохранить! Посмотри на того же одноногого черта. Неплохо вложился, неплохо живет. А у Григорьева целый мешок бабла был.

Думаешь, Серебрякову хренова жилось, думаешь, он за баблом сюда приплыл? Хрен там! Ему просто скучно стало, решил тряхнуть стариной, вспомнить молодость. И вас за собой потащил, как баранов на убой. Он-то хитрожопый, он выкарабкается. А вас, джентльмены удачи, как картошку: зимой не съедят — весной посадят.

Не знаю уж, что на меня нашло… накипело! Мне осточертел этот корабль, этот остров, эти тропики и эта компания. Захотелось высказаться. И я это сделал. Хотя… не знаю, осмелился бы я все это сказать, не будь у меня пистолета на боку. В данном случае оружие дало мне силу. Дало уверенность. Уверенность в том, что все, что я делаю — правильно. И что с моим мнением нужно считаться. И если бы Макс сейчас дернулся — я бы без колебаний разрядил бы в него весь магазин до железки.

Я переводил дыхание после своего монолога. Матвеев же на меня смотрел как-то странно. Не так заискивающе-преданно, как раньше, а иначе. В его взгляде появилась стальная серость. Похоже, до этого момента он видел во мне ребенка, восторженного дурачка, но теперь в его уверенности не осталось и следа.

Бандит попытался подняться, но, ступив на больную ногу, снова осел на палубу.

— Командир, пожалуйста, принеси воды попить.

— Воды навалом, — отрезал я, пододвигая бутылку.

— Она нагрелась, теплая, как моча. Такой не напьешься. Пожалуйста, принеси бутылку из холодильника. Я бы сам, да вот нога…

Вода в самом деле нагрелась, спору нет. Но почему-то у меня возникло ощущение, что Макс намеренно пытается меня спровадить с палубы. Возможно, оттого, что до этого он прикончил половину из этой самой бутылки?

— Я посмотрю, — пообещал я.

Стараясь топать ботинками как можно громче, я спустился по трапу. Затем тихо, крадучись, прошел по коридору, поднялся по другому трапу, и осторожно высунул голову. Мое чутье меня не обмануло! Макс прыгал на одной ноге, еле ступая на вторую. Было видно, что ему очень больно, каждый шаг причиняет мучения. Хоть в этом не обманул!

Но передвигался Матвеев довольно быстро. Он дополз до треноги с гранатометом, опрокинутой от скачки, упал. Я услышал сдавленный крик, сдобренный порцией ругательств. Перевернул пустой ящик от гранат, и достал из него штык-нож! Удовлетворенный находкой, бандит извлек его из ножен, полоснув солнечным бликом мне по глазам, попробовал пальцем лезвие, и спрятал за пазухой.

— Падла, — прошептал я.

Теперь я знал все. Макс может быть довольно шустрым. К тому же он вооружен! Учитывая, что кроме нас двоих на «Скифе» больше нет ни души, несложно догадаться, кого он готовится отправить на тот свет. Нож против пистолета, конечно слабовато. Но следует быть начеку. Сомневаюсь, чтобы бунтовщик бросился на меня, предупредив криком «Иду на Вы!». Он ударит исподтишка, постарается застать меня врасплох, когда у буду ожидать меньше всего!

Когда я вернулся с бутылкой воды, Макс лежал в той же позе. Он прикрыл глаза, словно солнечный свет доставлял ему боль, дышал часто и отрывисто. Взяв воду, он поблагодарил меня легким кивком головы, но, сделав всего пару глотков, отставил бутылку в сторону.

— Знаешь, босс, — произнес Матвеев. — Ты много чего сказал. И я тебе отвечу. Ты прав. Я — солдат. Я, кроме как воевать, больше ничего не умею, да и не хочу уметь. Какого хрена? Я не сам туда поехал. Меня Родина-Мать позвала. Дала в руки автомат и научила воевать. И, надо сказать, хорошо научила воевать. Научила убивать и выживать, что еще солдату надо? А потом плешивый с пятном слил Союз. А я уже не мог иначе. Я мог только воевать. Родина научила нас только этому, она на научила, не объяснила, как жить потом. Думаешь, это сказки, что они по ночам, во сне приходят? Еще как приходят! Только не те, кого я убил, а те мои товарищи, кого убили. Я пытался жить… хм… то, что многие называют «нормально». Но для меня и других, таких, как я, это нихрена не нормально! И тогда мы вернулись в Африку. Вот там мы были в своей тарелке.